— Не хмурься — ты похожа на сморщенную сливу. Держи.
Вейас достал из свёртка пару тёплых пирожков с зайчатиной и вручил мне. Живот тоскливо заурчал, напоминая, что я не ела со вчерашнего утра.
— Тебя привёл отец?
Видно, сам родитель не пожелал показываться на глаза и был прав, потому что я до сих пор злилась. Но, наверное, обижаться на него глупо: мужчины все такие.
— Нет, он отдал мне ключ. Сказал, я должен привыкать к ответственности. Теперь я почти как хозяин замка.
Вейас выпятил грудь бочонком, показывая висевшую на шее цепь. Теперь он сможет приходить сюда, когда захочет, а мне придётся уехать к чужим людям и их неведомому богу. Вдруг он не примет меня, как не принял мой жених?
— Чего ты всё грустишь? Улыбнись!
В свёртке осталась корзиночка из песочного теста, наполненная джемом и сливочным кремом. Вейас испачкал в нём палец и измазал мне лицо.
— Теперь у тебя усы и борода, как у мужчины, а значит, уезжать никуда не придётся.
Я печально улыбнулась и вытерлась. Какой Вейас всё-таки ребёнок. Ещё хуже меня.
— Ты же знаешь, это невозможно. Да и не хочу я здесь оставаться. Отец ясно дал понять, что за меня не заступится.
Вейас покривился.
— Тогда давай сбежим и будем странствовать вместе. Не хочу быть цепным псом ордена, как отец, и выпрашивать милости ценой жизни близких.
Какой он хороший, самый лучший, мой братик. Стало стыдно, что я плохо о нём думала. Вейас никогда не променяет меня ни на привилегии, ни на служанок. Я обняла его и расплакалась. Жаль, побег — лишь пустые мечты.
— У тебя дар. Твой долг защищать людей от демонов. Я не хочу помешать тебе исполнить божественную волю и сама должна покориться своему предназначению.
— Перестань повторять слова нянюшки и поучения из старых книг! В них никто давно не верит. Сегодня было лунное затмение — ночь мертвецов. Мы с Бенасом и недотёпой Колье ходили на кладбище простолюдинов. Бенас до зари заставлял скелеты плясать на могильных плитах. Жаль, что кузен Петрас не смог приехать из-за траура по отцу. В такую ночь он бы оживил что-нибудь поинтересней костей с черепушками. И никакой гнев богов нас не остановил. Их придумали, чтобы ограничивать людей, навязывать волю ордена, которая выгодна лишь тем, кто стоит на верхушке. Мы сами себе хозяева, хозяева этого мира. И не обязаны подчиняться ни богам, ни ордену, ни даже родителям, если не хотим.
Я взглянула на ясное небо через окно в потолке. Неужели там действительно никого нет, никто не наблюдает за нами сверху, не помогает и не направляет мудрой волей? Мы приходим из ниоткуда и уходим в никуда. Тогда зачем все это замужество, родовые схватки, дети, которых придётся отдать чужим людям, болезни, дряхлость и, наконец, смерть? Для чего вообще жить?
Что-то звякнуло в вышине, застучала труба, выпуская голубоватое облачко. Оно обволокло меня, вспыхнуло, окатив тёплой волной, и исчезло.
— Что это было? — спросила я, оглядывая трубу и древние надписи.
— Я ничего не видел. Ты здесь всегда такой странной становишься, — нахмурился Вейас. — Пойдём, я знаю, что тебя развеселит.
Он взял меня за руку и потащил за собой. Труба жалостливо звякнула на прощание. Неужели никто не слышит? Может, Вейас прав, и я теряю рассудок? Не стоит больше здесь бывать.
Мы пробрались потайными ходами в южную башню. Вейас подсадил меня, и мы выбрались на крышу, прошли по карнизу и уселись, свесив ноги. Отсюда как на ладони просматривался внутренний двор. Там суетились слуги: запрягали в кареты и повозки лошадей, таскали сундуки с вещами, усаживали господ в сёдла.
— Кто-то уезжает? Почему так рано?
Торжества должны были продлиться ещё несколько дней: сегодня намечалась охота, завтра состязание бардов-рунопевцев, а послезавтра турнир. Уехать так рано было неучтиво.
— Женишок твой, — Вейас кивнул в сторону знакомой пухлой фигуры в коричневом кафтане. Из-за плохого кроя одежда заметно топорщилась и морщинилась на спине.
Может, нам действительно не стоило выставлять семейное богатство напоказ? Тем более обычно мы жили уединенно и скромно. Замок просыпался, лишь когда отец возвращался из походов.
— Отец велел ему убираться. Сказал, что ему понадобится очень много времени, чтобы устроить церемонию, достойную тебя, — Вейас ухмыльнулся.
— Ему даже не позволили погостить на празднике в свою честь?
Унижения Йордена не радовали: скоро его род станет моим. Если будут презирать его, то будут презирать и меня.
— Какое почтение может быть к тому, кто тебя бросил? — Вейас погрозил ему кулаком. — Правильно отец сделал, иначе я бы сам сбил всю спесь с его наглой рожи.