Йорден рассвирепел ещё больше:
— Жениться? Ни за что!
По лицу лорда Тедеску было заметно, что он стремительно теряет терпение.
— Ну уж извини, это приказ. Уж не знаю, кого Совет решил таким образом приструнить, меня или белоземского гордеца, но отказываться нельзя.
— Ох, какая немочь бледная, — покривился Йорден, разглядывая изображение внутри медальона. — Небось даже ухватиться не за что.
— Хвататься будешь за шлюх, а это высокородная леди. Обидишь — её отец тебя в порошок сотрёт. Про крутой нрав белоземцев легенды слагают. И скажи спасибо, что она молоденькая совсем. Такие обычно кроткие и непритязательные, а с возрастом, глядишь, поправится и похорошеет.
— Но я не хочу! Дражен с Фанником старше меня, а о женитьбе не помышляют.
— Они не наследники высокого рода. Породнишься с белоземцами, и тебя не то что во главе звена поставят, целый отряд выхлопочут.
— Но…
— Не смей прекословить. Ступай собираться, завтра поедешь в Белоземье на помолвку.
Йорден закатил глаза и, шаркая ногами, потянулся к двери.
— И почему всего приходится добиваться таким несуразным способом? — вопрошал он в пустоту, пока не столкнулся с Микашем: — Чего пялишься, недоносок?!
Тот посторонился. Йорден удалился, а вместо него в зал забежала старая серая борзая. Колыхались её обвислые от кормления щенят соски. Любимица лорда.
— Эх, Моржана-Моржана, что с нашей молодёжью стало? Совсем жить разучились: ни ума, ни силы нет, — он подозвал собаку и потрепал её за ухом.
Взял из стоявшей на столе тарелки мясную косточку и бросил любимице. Она поймала её в воздухе и принялась с аппетитом обгладывать.
— Чего в углу жмёшься, выходи на свет! — позвал лорд, выпрямляясь в полный рост. Собака распласталась у его ног.
Микаш встал перед ним. Отец Йордена внешностью походил на сына, но был более грузным, с одутловатым лицом. Из растительности сохранились только пышные развесистые усы.
— Что за вид?! — оглядел он Микаша с ног до головы, подмечая грязную одежду, слипшиеся в сосульки волосы и помятое со сна лицо с залёгшими над широкими скулами тенями. — Можно вытащить дворнягу с помойки, но помойку с дворняги не вытащишь, а Моржана? — он снова склонился к собаке. Та заискивающе заглянула ему в глаза.
— Я хочу уйти, — объявил Микаш. — Меня обещали посвятить в орден за хорошую службу, но я хожу в оруженосцах уже шестой год и прекрасно понимаю, что рыцарем не стану никогда. Я ничего не требую и никого ни в чём не упрекаю. Отпустите меня с миром!
— Ах ты, неблагодарный щенок!
Собака подорвалась и гавкнула. Мясистая ладонь лорда со свистом врезалась в щёку, аж из глаз искры посыпались. Голова загудела ещё сильнее, потекла кровь из разбитой губы. Но Микаш стоял, ни одним движением не выдавая слабости.
Собака продолжала рычать, а её хозяин разразился гневной тирадой:
— Это после того, как я нашёл тебя полудохлого посреди пепелища, выходил и выкормил? Я выучил тебя, как собственного сына!
Хотелось добавить, что только потому, что его сын оказался к учёбе неспособным, но Микаш прикусил язык.
— А сколько раз я тебя с того берега вытаскивал? Сколько раз латал и выхаживал, когда твои кишки наружу вываливались?
В двенадцать лет патетичные речи может и производили на Микаша впечатление, но теперь становилось противно от своей глупости.
— Я заплатил за ваши милости сполна. Я проходил за вашего сына и других высокородных испытания, пока их родители отваливали вам за это своё золотишко. Я прикрывал их грудью, когда они искали славы в бесполезных схватках. Моими стараниями, моим потом и кровью вы заполнили весь этот зал трофеями.
Микаш обвёл рукой выставленные повсюду чучела, рога, зубы и когти, шкуры на стенах и полу, огромные круглые панцири.
Лорд Тедеску скривился и сложил руки на груди:
— Потерпи чуток, и получишь своё рыцарство. Будешь у моего сына помощником в отряде. Думаешь, где-то местечко теплее найдётся?
— Не нужно мне тёплое местечко. Я хочу защищать людей от демонов и искупить свою вину, а не тратить время на ваши утехи.
— Бешеных псов убивают, мой мальчик, как только они пытаются откусить руку, которая их кормит, — старый шакал сменил тактику: говорил тихо и нарочито ласково, что совершенно не вязалось со смыслом слов.