Бродя однажды утром по конюшне, я заметил воина-зида, который шел в одно из стойл с кнутом в руке.
— Возможно, пара ударов улучшит твой слух, — заметил он. — Или, по крайней мере, мое расположение духа.
Он наносил один удар за другим. Конюх скорчился в углу, прикрывая лицо руками, но я узнал эти рваные штаны и грязные босые ноги. Он был весь покрыт кровоточащими рубцами.
— Что он натворил?
— Молодой господин! — Воин поклонился. — Этот наглый дурак не обратил внимания на приказ стереть навоз с моих сапог. Он сделал вид, будто не понимает, что такое сапоги.
— Может, он и впрямь не понимает. Думаю, он их отродясь не носил, к тому же я уже замечал, что он совершенно туп, — заметил я. — И двух слов связать не может.
— Я собираюсь его вздернуть и спустить с него шкуру, заодно и руку потренирую. Больше ведь он ни на что не годен.
— Думаю, он мог бы послужить и кое-чему еще, более подходящему к его роду занятий, — сказал я. — Тут есть конь Зиггет — злобная тварь. Взгляни на стены его стойла и поймешь сам. Боюсь, он так скоро повредит себе ноги. Может, ему нужно что-нибудь помягче, чтобы пинать. Привяжи этого мальчишку на ночь в стойле Зиггета. Или у него прояснится в голове, или он ее лишится, и нам не придется об этом больше беспокоиться.
Я наблюдал, как солдат отвел лейранца в стойло к Огнедышащему и привязал к стене. Мальчишка шатался от побоев, из ран сочилась кровь. Конь фыркнул и тряхнул головой.
— Я утром приду соскрести со стен ошметки, молодой господин.
— Я, может, и сам зайду посмотреть. Убедиться, не случилось ли с моим конем несварения желудка.
Воин закрыл за нами ворота, и мы со смехом разошлись. Вы нашли любопытный способ развлечься, мой юный друг, — прошептал Зиддари у меня в голове.
— Воинам нравятся такие шутки, но мне они не слишком-то по вкусу. — Мне пришлось так ответить: лорды так легко читали в моей душе, что солгать им было трудно.
Может, развлечемся и другими занятными способами этой ночью? — спросила Нотоль, когда я зашел за своей лошадью.
— Нет. Никаких ночных уроков. Я буду кататься допоздна, а потом собираюсь спать. Вы сегодня уже получили с меня все, что собирались.
Как пожелаете. В таком случае, до завтра.
Два часа я отрабатывал трудные маневры — упражнение нудное и утомительное. На закате я сказал наставнику, что собираюсь проехаться по пустыне, чтобы остыть. Так я и поступил, принуждая себя терпеть и не возвращаться, пока все конюхи не отправятся спать. С ним все будет в порядке. Если он очнется, он легко успокоит Огнедышащего. Если очнется…
Вернувшись в конюшню, я услышал страшный шум из стойла Огнедышащего. Я завел коня в пустое стойло, сдернул с крюка лампу и распахнул ворота. Огнедышащий проделал тщательную работу по разрушению стен собственного стойла. Но хотя голова у него поникла, а глаза заплыли, мальчишка-лейранец продолжал бормотать:
— Еще раз. Еще немного, и он принесет тебе овса, когда придет. Овса для Огнедышащего. Еще один хороший удар. Молодец. Ты станешь еще сильнее. Не подведи его.
Ни разу копыта коня не коснулись мальчика.
— Развлекаешься?
Он слегка приподнял голову.
— На все сто.
Он наполовину осушил мой бурдюк с водой. Тогда я развязал веревки, которые удерживали его у дальней стенки, и помог лечь на солому, торопливо осмотрев кровавые полосы на руках и ногах.
— Я не собираюсь возиться с твоими царапинами. Ни одна из них не выглядит серьезной.
— Только неприятно, когда они трескаются. — Он потянулся и застонал.
— Почему ты не повиновался воину? Вот уж глупость так глупость. Ты что, умер бы, если б протер парню сапоги? Ты ведь и не такое делал. Ты же любишь конский навоз.
Он ухмыльнулся, что с его лицом, багровым и распухшим, выглядело совершенно ужасно.
— Проклятье. Так речь шла о сапогах? Я-то не мог понять. Думал, он велит стереть дерьмо с его двери.
— Ты что, не знаешь слова «сапога»? Хочешь сказать, я был прав?
— Это что, камешек в еде или что?
Я так давно не смеялся, что почти забыл, как это делается, но мы оба хохотали, пока он не свернулся на боку, держась руками за живот.
— Ох, проклятье, остановись, — попросил он. — Наори на меня или еще что. Смеяться слишком больно.
— Эй, ну-ка. Я должен был подумать. Показывай, где болит больше всего.
Он указал на болезненный, распухший ушиб слева под ребрами, и я обвел его пальцем, чтобы он онемел. То же самое я сделал еще в паре мест, выглядевших особенно нехорошо.
— Это их не вылечит, но болеть некоторое время не будет.
— Так гораздо лучше. Так ты… ты собираешься, стать Целителем? — спросил он едва ли не с благоговением.
От этой мысли меня едва не стошнило.
— Нет. Я никогда не смогу этим заниматься.
— Когда соберешься уходить, привяжи меня обратно. Огнедышащий обо мне позаботится.
— Этой ночью меня никто не хватится. Я все устроил.
— Не хочу навлечь на тебя неприятности.
— И не сможешь. Хочешь что-нибудь поесть? У меня в плаще кое-что найдется.
— Я бы съел твои сапоги, если б знал, как они называются.
Мы снова расхохотались, и я не сразу смог достать из кармана плаща хлеб и сыр вместе с флягой кавета, который я подогрел колдовством.
За несколько мгновений уничтожив еду и выхлебав кавет, мальчик расслабленно прислонился к стене.
— Так что же ты здесь делаешь — помимо того, что берешь у зидов уроки верховой езды?
— Изучаю фехтование, рукопашный бой и колдовство.
— Я уже понял, что в борьбе ты хорош. Никогда не думал, что парень на голову ниже меня так быстро со мной справится. С остальным у тебя тоже все в порядке?
— Уже лучше. Фехтование самое трудное. Когда я только приехал сюда, я делал успехи очень быстро, а сейчас — намного медленнее. Не думаю, что я когда-нибудь стану так хорош, как хочу сам.
— Почему это так важно?
— Мне нужно оплатить долги. Долги чести.
— Может быть, я не понимаю, что такое долги чести, — уж такой я, и все тут. Ты бы просветил меня, что ли.
Это было похоже на прохудившийся бурдюк с водой. Неважно, насколько мала дыра, содержимое, в конечном счете, все равно окажется снаружи. Начал я с рассказа о своем кровном долге перед лордами, а закончил тем, что выложил ему все: что вся моя жизнь оказалась ложью и предательством, что никто не был тем, за кого себя выдавал, и что виновником этого был один-единственный человек. Я вывалил это все перед невежественным крепостным конюхом, у которого никогда не было даже пары сапог.
Он долго молчал после того, как я закончил рассказ, потом медленно покачал головой.
— Адово пламя… жуткая история. Мне надо подумать над ней немного, прежде чем я хотя бы решу, что же об этом думать. Что-то ясно, но кое-что… С чего ты решил, что этот злой принц — который на самом деле твой отец — убил твою няньку? Я не понимаю.
— Это очевидно. Сейри привела его в Комигор, чтобы отомстить Люси и папе. И потом, это было сделано его кинжалом. Я видел.
— Но это же был просто сон. Я вот во сне видел летающих лошадей.
Мне не понравились его расспросы.
— Да у тебя каша в голове. Я и не ожидал, что ты поймешь. Не знаю, почему я выболтал все это тому, кто даже не может сказать «сапоги».
— Это правда. Я и вполовину не так умен, как ты, а те мозги, что есть, полны лошадиного дерьма.
— Ты, должно быть, увлечен лошадьми так же, как я — фехтованием. Хочешь стать лучшим, так? В их обучении и в знаниях о них? Бьюсь об заклад, ты хотел бы держать конюшню с лучшими лошадьми на свете.
Он скорчил распухшее лицо в гримасе.
— Я никогда никому этого не говорил. Ты же не копался у меня в голове, правда?
— Нет. Я не хочу этого делать.
— Я рад. От мысли об этом у меня аж мурашки бегут. Еле слышное жужжание в голове подсказало мне, что наступило время второй стражи, около двух часов до рассвета.