Потом настало утро, когда я прошла мимо фехтовальной площадки, но не увидела там Герика, только его взбешенного учителя.
— Ты, женщина! Да, именно ты, тупица! — сердито крикнул он мне. — Пойди в покои молодого господина и выясни, почему он заставляет меня ждать его. И поторопись, иначе я тебя выпорю!
Когда я поднялась до верха лестницы, раб сообщил мне, что молодой господин повредил колено и не пойдет сегодня на занятия. Я передала это наставнику, и тот позвал лекаря. Из темного угла покоев Герика я видела, как зид совершил отвратительно извращенный обряд исцеления дар'нети. Воздух помутнел и потяжелел, отягощенный грязными чарами.
Герик вышвырнул Мелладора из своих покоев, заставив его самого унести труп раба, вместо того чтобы ждать, пока его уберут другие. Когда мальчик остался один, он начал разговаривать — я подумала, что сам с собой. Но гнетущая атмосфера напомнила мне о дворце лордов и об украшении в его ухе, горячо и ярко сверкавшем в сумерках. Он беседовал с лордами.
Через какой-то миг он вздрогнул и оглядел комнату, словно только что откуда-то вернулся. Я не шелохнулась, но он заметил меня, удивившись не больше, чем удобному креслу или столу.
— Скажи моим рабам, что они нужны мне в ванной.
Я преклонила колено, но прежде, чем спускаться по лестнице, оглянулась и увидела сына, одиноко стоящего посреди своих роскошных покоев. Он крепко обхватил себя руками, отчаянно дрожа, словно он оказался среди снегов Сер Диса, а не в сердце пылающей пустыни. Мое сердце сжалось. Они еще не заполучили его.
ГЛАВА 37
В'САРО
Мое существование в Зев'На мало отличалось от жизни в лагере. Сам загон был совершенно таким же, хотя только пять клеток в нем были заняты. Правила были такие же. Еда — такая же. Вонь… отвратительная лохань для мытья… склад и каморка для лекаря с каменными кольцами в стенах… пылающий горн солнца, иссушающий тело и душу… горькие ночи… бесконечные поединки, кровь и смерть… ошейник — да, и он тоже не изменился.
Единственным отличием оказались мастерство и авторитет моих противников. Все они были высокопоставленными офицерами Се Урот, а, следовательно, лучшими воинами — у зидов не бывало других причин для продвижения по службе. Мне больше не приходилось бегать на месте в конце дня, пока я не убеждался в том, что достаточно вымотан, чтобы заснуть. Выживание требовало всех моих сил без остатка.
Сопротивляться безумию приходилось уже иначе. Лишь зудящие голоса в сознании помогали мне держаться, хотя я и старался заглушить их. Казалось, все ускользает от меня — моя личность, мои воспоминания, моя жизнь, — в то время как странные, наводящие ужас сны становились все более реальными. И кто бы не счел это сумасшествием?
Я присел на корточки возле каменной лоханки, где только что отмыл еще вчерашние засохшие пот и кровь, готовясь к встрече с утренним противником — опытным бойцом по имени Габдил. Габдилов надзиратель опаздывал зайти за мной, так что цепочка моего поводка была прикреплена к кольцу в стене, и я дрожал в холодных предрассветных сумерках, вяло размышляя, как бы мне остаться разогретым. Я не мог позволить себе дать преимущество Габдилу.
По ту сторону ворот раздался женский голос, спрашивавший стражников, где можно найти смотрителя.
— У меня послание от управляющего Серого дома. Раб, работавший с молодым господином, был ранен в ногу, так что его нужно доставить сюда. У смотрителя Серого дома не хватает для этого подручных.
Я вскочил на ноги, мое сердце колотилось, как не делало, даже когда я сражался. И дело не в том, что я ни разу не слышал в Се Урот женского голоса. В лагерях работало несколько служанок и рабынь, и на удивление много женщин встречалось среди воинов-зидов. Но именно этот голос вонзился в мое сознание, словно остро отточенный топор.
— Смотритель — через дверь налево, напротив бассейна с водой, — ответил охранник.
Я увидел только ее спину, когда она прошла через ворота в помещение, где хранился хлеб и туники. На ней была черная юбка, коричневая рубаха и красный платок крепостной. Моя проклятая цепь была слишком коротка, и я едва не задушил себя, пытаясь разглядеть ее получше. Когда снаружи во дворе прогремел голос надзирателя, я в панике начал изобретать какую-нибудь хитрость, чтобы меня не увели прежде, чем женщина появится вновь. Но она быстро закончила с делами. Когда она вышла со склада, яркое рассветное солнце осветило ее лицо сквозь прутья решетки. Всего на пять ударов сердца… может быть, на десять… но я знал ее, и знал, что она не имеет никакого отношения к учителю фехтования из Сен Истара… так же, как и я сам. Иллюзия жизни В'Capo распалась в одно мгновение, но, прежде чем я успел выбраться из ее обломков, зид-надзиратель потащил меня на тренировочную площадку. Габдил, чьи руки были на ладонь длиннее моих, а плечи — толщиной с мои бедра, на прошлой неделе убил раба, продержавшегося в Зев'На три месяца.
«Забудь о женщине, — сказал я себе. — Если не вернешься на землю, не доживешь до того, чтобы узнать хоть что-то».
Сотни раз в тот день голос этой женщины отдавался эхом в моем сознании, а ее лицо в сиянии проплывало передо мной. Я жестоко принуждал себя сосредоточиваться. В первой схватке я заработал глубокий порез руки — повезло, что не правой, — и Габдил выразил свое недовольство тем, что я вовсе не так хорош, как ему сказали. К счастью, остаток дня был посвящен исключительно тренировке, бесконечному повтору ряда движений, работе над пластикой, сдержанностью и плавными переходами из стойки в стойку. Было достаточно возможностей оказаться зарубленным или проткнутым насквозь, но все же меньше, чем в полноценном бою, когда малейшая ошибка может стоить жизни.
В середине дня я вернулся в загон для рабов. Меня трясло от усталости, но не от работы, которая становилась легче с каждым днем, а от попыток сосредоточиться. Лекарь, приписанный к этому загону с рабами, принялся штопать мою руку, но я почти не замечал его, потому что, едва я позволил мыслям разбрестись, мир обрел четкость, пугающую резкость, а я осознал, в каком невероятно трудном положении оказался. Я вспомнил имя этой женщины и свое собственное и уже начал восстанавливать в памяти события, подло предавшие помазанного Наследника Д'Арната во власть его врагов.
Надсмотрщик умер в собственной ванне. Какая нелепость. Неудивительно, что это известие повергло меня — В'Capo — в такое отчаяние, ведь надсмотрщик Гернальд, зид, чью душу так давно излечил Дассин, был ключом к плану Экзегета. Медленно, тяжко, осторожно, год за годом Гернальд поднимался на вершину власти в Се Урот, вершину недосягаемую; он мог безопасно открыть портал в Авонар, зная, что такая брешь в обороне Зев'На способна однажды создать окончательный перевес сил в нашей долгой войне. И вот, в завершение всех долгих усилий, его подвело сердце, и, соскользнув в мыльную воду, он оставил нас в неволе.
План был весьма остроумен, хотя положиться на Экзегета и Гар'Дену, обещавших вынести меня из зала совета прежде, чем я умру, требовало от меня чрезмерного доверия. Умирать снова было крайне рискованно, а ни один из них не был настоящим Целителем. Но их заклинания сработали безупречно. За четыре дня я полностью выздоровел и счастливо зажил в Сен Истаре, пытаясь возродить жизнь, которой никогда не существовало. Потом было нападение, пустыня и ошейник.
Разумеется, не предполагалось, что мой ошейник запечатают. Гернальд должен был ждать В'Capo, учителя фехтования из Сен Истара, которого следовало заковать, оставив нетронутыми его магические силы, а временную личность устранить, чтобы он вспомнил, кем он был на самом деле. Но надсмотрщик умер в ванне, а я остался рабом В'Capo, мучался от ужасных снов и думал, что схожу с ума. Четырнадцатый день минул уже давно.