Мы торопливо пересекли дворик и спустились между двух коротких стен по разбитым ступенькам, которые закончились узкой, темной дорожкой, усыпанной опавшими листьями и грязными комьями снега. Но вместо того, чтобы свернуть направо или налево, Барейль оглянулся, показал рукой влево и снова влево, вскинул бровь и исчез. Я попытался вспомнить, где именно он стоял. Потом дважды повернулся и оказался в душном проходе, пахнувшем жареным беконом. Две масляные лампы на стене едва рассеивали темноту, в которую я окунулся после ослепительной середины дня.
Барейль осторожно двигался по проходу, миновав пять или шесть скромных дощатых дверей. Боковых ответвлений не было. Людей тоже. Никаких украшений, ожидаемых от дворца. Возможно, это помещения для слуг. Достав из кармана ключ, дульсе отпер дверь в дальнем конце коридора и с поклоном пропустил меня внутрь.
Комната была небольшой и скромной. В ней едва хватало места для низкой кровати, квадратного стола, двух стульев с прямыми спинками и маленького, выложенного плиткой камина с чистой жаровней. На столе стояли четыре оловянные кружки и маленький латунный кувшин, от которого шел острый фруктовый запах саффрии, наполнявший всю комнату. Над входной дверью висела маленькая бронзовая маска: голова с двумя лицами, мужским и женским — обычное изображение Вазрина и Вазрины. Свет, необыкновенно яркий, режущий глаз, лился через чистые оконные створки на гладкий деревянный пол. Подойдя к окну, я увидел зрелище такой поразительной красоты, что не хватило бы и года, чтобы описать это чудо. Бело-розовые шпили, стержень города, тянулись поперек ступенчатых подножий заснеженных гор, которые ослепляли белизной на фоне лазурного неба. Арки мостов нависали, по меньшей мере, над пятью водными потоками, и гладко вымощенные улочки вились между домами и садами, поднимаясь вверх и сбегая вниз по склонам холмов, и сливались в широкую площадь, раскинувшуюся передо мной.
Огромное открытое пространство было вымощено тем же ослепительно белым камнем, что и маленький внутренний дворик, через который мы проходили. Толпы мужчин, женщин и детей самых разных сословий и достатка сновали по площади среди голых, сверкающих инеем деревьев, среди фонтанов, застывших в ледяном великолепии. В центре высилась огромная скульптура, изображающая пятерку скачущих лошадей. На средней сидела верхом женщина, чьи волосы и одежду, как и гривы и хвосты лошадей, трепал воображаемый ветер.
По краям площади теснились продавцы в одеждах из красного, зеленого и желтого атласа, торговавшие колбасками на палочках и напитками, разливаемыми из пышущих паром горшков. Там были гроздья цветных шариков, шелковые птицы, трепещущие на ветру флажки. Две женщины в серебряных масках продавали небольшие сверкающие облачка размером с ладонь. Девочка, стоящая почти под самым моим окном, разжала пальцы и выпустила облачко, и оно осыпало ее сверху тысячей блесток. Звуки лютни и виолы взмыли ввысь, стихнув лишь тогда, когда она ушла. Кузнецы и оружейники выставляли образцы товаров на широких столах, чтобы завлечь прогуливавшихся воинов в свои лавки, расположенные в боковых закоулках. Казалось, я смотрю на какую-то выдуманную картину, вызванную к жизни Певцами, такими, какой была моя мать.
Но мои изумленные глаза были прикованы уже к другому, потому что дальше, возвышаясь на фоне предгорий над ступенчатой россыпью садов и распростертой внизу площадью, стоял тот самый дворец, в который, как мне казалось, мы вошли только что через потайную дверь, — розовые башни и бело-золотые стяги, реющие в небе. Более того, хотя мы пересекли внутренний двор и спустились вниз, не поднявшись ни на единую ступеньку, сейчас мы находились где-то на уровне четвертого этажа в некой скромной гостинице.
Я обернулся спросить, что происходит, но Барейль обмяк на одном из стульев, опустив руки на колени и склонив голову.
— Простите, государь, что-то меня совсем ноги не держат.
Я выудил бутыль бренди из дорожного мешка, вытащил пробку и опустился перед дульсе на колени.
— Как я понимаю, вино особого урожая, — сказал я ему. Он потянулся было за бутылью, но его руки так дрожали, что мне пришлось придерживать ее, пока он пил.
— Послушай, дульсе, ты вроде бы говорил, что мы были у западной стены королевского дворца?
— Да, государь. — Он еще раз глотнул из зеленой бутылки, откинулся на спинку стула, вздохнул и прикрыл глаза. — Благодарю вас, государь мой. Вы так заботливы.
Я поставил бутыль на пол у его ног и вернулся к окну.
— Меня обманывают глаза, или вон там, где-то за двадцатью акрами открытого пространства, и в самом деле стоит тот же самый дворец, чья западная стена наполовину спрятана за склоном холма?
— Это он.
— Значит, эти потайные «двери» не связывают место с соседним, как можно было предположить?
— Это зависит от того, кто предполагает, государь мой. Если кое-кто не забыл детские уроки — которым некая персона королевских кровей уделяла явно недостаточно внимания, — то он сможет вспомнить, как делаются порталы. Соединить одно место с другим — непростая задача, но ничего удивительного в этом нет. Мастер Дассин в этом деле был одним из лучших. Он умел создавать необнаруживаемые порталы, которые меняли направление по его воле. Полагаю, с его смертью все они застыли в одном из вариантов и потому стали менее безопасны. Как только я вспомню необходимые действия, вы должны будете уничтожить тот портал, с помощью которого мы попали сюда, чтобы враги не последовали за нами. — Дульсе улыбнулся, обводя комнату взглядом. — Мастер Дассин любил это место, «Гостиницу трех арфистов». Он частенько наведывался сюда сыграть партию в сонкель или выпить глоточек саффрии с друзьями в салоне на первом этаже.
Я хотел знать больше. Намного больше. Прикосновение к миру, глоток свежего воздуха, вид диковинного и прекрасного города разбудили во мне воодушевление, которого я не знал уже много месяцев. Но на моих руках все еще были видны темные следы земли в саду, где я похоронил Дассина, а рубаха Барейля была испачкана кровью, которой следовало бы бежать по его венам и окрашивать его бледные губы. Я отошел от окна и сел на пол у ног дульсе.
— Расскажи мне, что произошло, Барейль.
Он со вздохом прикрыл глаза. Удовольствие исчезло с его лица.
— Вчера утром, сразу после того, как он отправил вас спать, мастер Дассин получил записку. Я могу в точности сказать, что в ней было, если вам угодно.
— Да, пожалуйста.
— Там говорилось: «Я узнал новость исключительной важности. Время вышло, нам придется сотрудничать. Третий жив и заполучил добычу, которую всегда вожделел. Приходи на закате в сад статуй при обсерватории».
— И все? Кто ее послал? И что это значит?
— Больше ничего. Хотя в записке не было подписи, я думаю, мастер Дассин знал отправителя. Мне он не сказал. Что-то в этом послании заставило его забыть о предосторожностях, как если бы оно подтверждало его худшие ожидания.
— Какие ожидания?
Дульсе излагал события спокойно и последовательно, и от этого слова его звучали почему-то еще более угрожающе.
— Мой хозяин опасался этого неестественного затишья. Ночь за ночью он беспокоился все сильнее. Он пристально изучал зидов с тех пор, как вы были еще ребенком. Прислушивался к сплетням, догадкам, изменениям в мире, наносил на карту перемещения зидов и их маневры, пытаясь понять ход мыслей правящих ими лордов. В последние несколько лет он отмечал тревожные знаки, которых не понимал. Я не могу рассказать вам о деталях прямо сейчас, но, когда вы будете готовы, вы сможете спросить меня об этом снова и узнать все. Понимаете?
Он открыл глаза, чтобы удостовериться в моем ответе.
— Да, я понял.
Как это, должно быть, странно: обладать знанием большим, чем ты сам способен воспринять, и нуждаться в другом. Беспокоит ли его это? Может, потом, когда я узнаю его лучше, я спрошу об этом.
Барейль продолжил:
— «Мы стали самодовольны, — сказал мастер Дассин после вашей победы на Мосту. — Мы живем так, как будто не было этой последней тысячи лет. Почему зиды отступили с поля боя? Мост крепок, и Ворота открыты, но зиды никуда не делись…» — Барейль смолк и воззрился на пустые стены комнаты, словно мысленно продолжил речь Дассина.