Я непонимающе нахмурился. Он же сам, по словам Гордея, велел избавиться от них. Но эмоции посла были настоящими, мужчина явно не знал, куда подевалась пушистая троица.
Пацан точно не мог врать, он как раз таки защищал малышей.
— Разве не вы приказали их утопить?
— Я⁈ — так поразился моим словам визирь, что я окончательно поверил в его невиновность. — Прошу, скажите мне, что с ними всё в порядке.
— Они целы, — не стал отрицать я. — И находятся у меня. О них хорошо заботятся.
Скрывать смысла не было, кто-нибудь рано или поздно увидит необычных животных, а уж слухи о новых питомцах дворян разлетаются быстро. В каждом выпуске газет обсуждалось, кто и кого себе завел.
Да и жалко мне стало посла, переживал он по-настоящему, не скрывая своих эмоций.
— Как они к вам попали? — тон мужчины не был требовательным, скорее уж умоляющим. — Обещаю, я расскажу вам всё, но мне нужно знать как именно вы нашли их.
— Минуточку, — я поднялся и отошел в дальний угол террасы.
Набрал Прохора и попросил его позвать Гордея. Понятное дело, про приказ мальчишке отдавал не сам визирь лично. Оставалось выяснить, кто. Выслушал взволнованный рассказ приютского, еще раз заверил, что никто его не заберет, и вернулся к визирю.
Тот мерял шагами пространство от кресла к перилам. Кошка лениво наблюдала за его суетой.
— Вам известен некто Селим-бей? — задал я риторический вопрос.
Своего первого помощника Мехмет-паша точно должен был знать. Именно он и поручил пацану грязное дело.
Лицо визиря преобразилось, превращаясь в равнодушную маску. Он крикнул, вызывая слугу, и велел позвать своего помощника.
Селим-бей оказался низеньким толстяком с добродушным лицом и бородой с подкрученными завитыми концами. Толстые пальцы, все унизанные перстнями, покоились на животе, а полы длинного кафтана волочились позади него.
Помощник низко поклонился и начал певуче приветствовать:
— О, достопочтенный Хаджа Ме…
— Молчать, — оборвал его посол. — Скажи мне только одно, Селим. Ты сам решил уничтожить потомков кутлу-кеди или тебе кто-то велел это сделать?
Толстяк бросил на меня быстрый взгляд, и маска учтивости пропала с его лица. Решение он принял мгновенно и действовал стремительно.
Пухлые руки шустро забрались под кафтан и в сторону визиря полетели два кинжала. Оба зачарованные — их лезвия были пропитаны магией смерти.
Элементали, охраняющие своего хозяина, отреагировать не успевали.
А визирь у себя во дворце явно чувствовал себя в безопасности и даже на встречу со мной, то есть незнакомцем, не озаботился о простейших защитных амулетах.
Я действовал без размышлений. Освободил из перстня стихию воздуха, выставляя перед послом прочный щит. Черный, как сама тьма. Обычную стихию кинжалы разрезали бы, как бумагу. Поэтому пришлось прибегнуть к темному дару.
Лезвия столкнулись с преградой и со звоном рассыпались осколками к ногам ошарашенного визиря.
Селим-бей обернулся ко мне и его лицо перекосило от ярости:
— Ты…
Закончить предатель не успел. На него обрушился джинн и я невольно сделал шаг назад. Стихия мгновенно испепелила человека, лишь горстка пепла осела на туфлях посла и он брезгливо потряс поочередно каждой ногой.
Мехмет-паша, к его чести, в руки себя взял быстро. Только лицо неестественно оставалось бледным.
— Искандер-эфенди, — он глубоко и размеренно поклонился и замер в таком положении. — Примите мою благодарность и долг жизни. Вы праве требовать любую награду.
Мне бы хватило и того, что он назвал меня уважительным «эфенди», не говоря уж об имени, переиначенным на свой манер. Знак доверия и исключения из числа чужаков. Эти два слова значили больше любых обещаний и наград.
Кошка взглянула на меня с интересом и я подмигнул ей. Пушистая фыркнула и отвернулась.
— Пожалуй, я бы съел ещё ваших волшебных сладостей, Мехмет-паша, — улыбнулся я. — И от чашечки кофе не откажусь.
Визирь выпрямился и изучающе посмотрел на меня, наклонив голову вбок. Теперь огоньки в его глазах казались теплыми и уютными.
— А уж если вы откроете великую тайну их приготовления…
— Это высокая цена за мою жизнь, — совершенно серьезно ответил мужчина.
Он выдержал паузу и расхохотался, открыто и по-настоящему. Напряжение от смерти, едва не коснувшейся его, отпустило и потребовало разрядки.
— Для вас, эфенди, я сделаю исключение. Если пообещаете никому не передавать семейный рецепт.
Визирь распорядился, чтобы подали угощение, подмели пол и принесли ему новую обувь. Последний презрительный взгляд, брошенный на испачканные туфли, был единственным коротким прощанием с бывшим помощником.