В каком-то смысле дело Малиновского знаменует собой последнюю высоту в деятельности Охраны. С тех пор все окончательно покатилось вниз, набирая обороты. Конечно, Первая мировая война отвлекла Охрану от борьбы с революционерами, а также, по крайней мере временно, погасила активность экстремистов. Как сторонники, так и противники режима переключились на военные проблемы. И тут Охрана втянулась в конфликт с военными по поводу того, кто должен заниматься вопросами шпионажа и бороться с подрывной деятельностью в войсках. Полиция проиграла этот спор. Причем возражения военных против того, чтобы в их рады засылались полицейские агенты, поддерживал Джунковский, который считал, что подобная практика бросит тень на вооруженные силы. Таким образом, Джунковский в большей степени, чем кто-либо другой из сотрудников Охраны, ускорил падение самодержавия. Если бы полиция располагала оперативными сведениями о растущем недовольстве в вооруженных силах и проникновении революционеров в их среду, падение династии Розановых можно было бы по меньшей мере отодвинуть.
Но Джунковский получил отставку совсем не за это. Примерно год спустя он бестактно сунул свой нос в единственное дело, которым занималась Охрана в те последние дни — и, конечно, занималась им не очень толково, — дело Распутина. Летом 1915 года, испытывая естественное раздражение от влияния, которое имел на царский двор этот разложившийся Поп, Джунковский направил в прессу утечку информации о неприличных выходках Распутина — позировании в обнаженном виде и других непристойных действиях в московском цыганском ресторане. Эти сведения Джунковскому следовало бы запустить через каналы чиновников более низкого ранга. Своим прямым участием в дискредитации фаворита он вызвал гнев Александры и был уволен по ее прямому приказу.
Не показала себя с хорошей стороны Охрана и на финальном этапе распутинской эпохи — убийстве попа в декабре 1916 года. Это мерзкое дело расследовал Алексей Васильев, последний царский директор полицейского департамента, но все его действия свелись к обелению императорской семьи.
Возможно, Васильев считал бессмысленным делать что-то большее. В стране все расползалось по швам, войска терпели поражение на всех полях сражений, а в тылу царили ужасающее разложение и расхлябанность.
Когда разразилась Февральская революция и мятежные войска присоединились к уволенным и бастующим рабочим и уличным толпам, Васильев воспользовался заранее припасенным предлогом, чтобы не ходить на работу. И благоразумно поступил, потому что революционеры в первую очередь нагрянули в помещения Охраны. Офицеры, находившиеся в здании, сумели уничтожить большую часть документов до того, как ворвалась толпа. Несмотря на это, как свидетельствует судьба Малиновского, некоторые особо секретные бумаги сохранились либо усилиями двурушников в Охране, либо революционеров. Весьма вероятно, что «спасенные» документы позже уничтожили сами большевики или их преемники прежде всего для того, чтобы связи многих оппозиционеров — возможно, и связи Сталина — с Охраной навсегда остались неизвестными.
Узнав о случившемся, Васильев скрывался несколько дней в домах друзей. В этот короткий период междувластия многие офицеры Охраны и полиции оказались в менее благоприятных условиях: некоторые из них отдали жизнь, защищая разваливающиеся укрепления режима, других схватили и расстреляли, но большинство просто разбежалось, растворилось в людской толпе, сменило мундиры на гражданское платье, а агенты в штатской одежде попрятались. И только немногим, включая Васильева, удалось позже бежать за границу. На этом история Охраны закончилась.