— Хм, — кашлянул «раввин». — Ну, коль вы так считаете, женитесь на ней. Для меня будет честью породниться с великим знатоком Торы.
— Но я женат. На Кубе меня ждет семья.
— Эхо-эх! — вздохнул «раввин». — Где она, эта Куба? Боюсь, что вам ее больше не увидеть. Да и чем плохо у нас, вас уважают, вся ваша жизнь посвящена Торе, осталось только жениться и создать семью. Махлат, ты согласна выйти замуж за нашего гостя-мудреца?
Гевер хотел было возразить, но Махлат, поспешно кивнув головой, одарила его таким взглядом, что все его прошлое, все удачи и неудачи, рождение детей, тихие радости семейной жизни, и вообще все, все, все на свете стало неважным и малозначительным. Тоска по дому, родным, друзьям, то, что плавало на поверхности его памяти, бередя и смущая, вдруг, словно корабль, с легким «чмоком» ушло вниз и скрылось в мутной глубине подсознания.
— А вы, достопочтенный гость, — продолжил «раввин». — Согласны ли вы взять в жены мою дочь Махлат?
— Согласен, согласен, — пробормотал Гевер, сжимая губы, чтоб не закричать от радости.
Свадьбу сыграли через неделю. «Раввин» подарил зятю дом, полный всяческой утвари, и началась новая, счастливо бегущая жизнь. Махлат оказалась чудесной женой, чудесной во всех отношениях, и в ее смуглых объятиях Гевер нашел покой и забвение.
К лету она забеременела и на осенние праздники уже еле смогла подняться на второй этаж синагоги, где располагалась женская половина. Поэтому на Симхат Тора Гевер настоял, чтобы Махлат осталась дома.
Этот праздник гуляли на острове совсем по-особенному. После короткой молитвы все уселись за столы, накрытые в малом зале синагоги. На столах в изобилии стояли бутылки с местной водкой, убойной жидкостью, которую гнали из гуавы. Один раз, в гостях у тестя, Гевер отхлебнул глоток и навсегда зарекся прикасаться к этой отраве.
Островитяне заглатывали пойло целыми стаканами, хищно и жадно, и быстро хмелели, а захмелев, возвращались в главный зал и пускались отплясывать вокруг «бимы». Вскоре синагога оказалась заполнена пьяными. С раскрасневшимися лицами они мерно ходили по кругу, невнятно горланя песни, размахивая руками, подпрыгивая, как бы изображая веселье и упоение. Картину народного ликования портили только лица: одеревенелые, с застывшими навыкате глазами.
Один из танцующих вскарабкался на «биму» и, с трудом балансируя на перилах, начал размахивать огромным желтым флагом. На флаге была изображена корона, под которой огромными буквами вилась надпись: «Да здравствует Царь!»
О каком Царе шла речь, было непонятно, но Гевер решил, что, по всей видимости, имеется в виду Всевышний, Царь своего народа.
Стоящий на «биме» сделал слишком резкий замах, покачнулся и, отбросив в сторону флаг, рухнул прямо на головы танцующих. Разнесся испуганный «ах», наверное, кому-то досталось, толпа сначала замерла, а потом раздалась, оставив на полу неподвижное тело.
Все взоры устремились в сторону раненого, а Гевер, дернув дверцу шкафа, в котором прятали молитвенник, обнаружил, что ее забыли запереть. Наконец-то представилась возможность рассмотреть, что же там написано! Быстро распахнув дверцу, он засунул в шкаф голову и наугад раскрыл молитвенник. Спустя несколько секунд, отпрянув, словно укушенный змеей, он в ужасе прислонился к стене. В молитвеннике, там, где обычно пишут имя Бога, было написано «Ашмедай»[42].
— Так вот оно как! — в остолбенении шептал Гевер. — Значит, я полгода учу Торе демонов, и полгода они накладывают мои тфилин. Сколько несчастий они причинили миру, благодаря полученной от меня силе. А «раввин», он же по два раза в день приходил подзаряжаться!
Гевер вспомнил о жене и задрожал всем телом.
— Боже, мой, Боже, Боже мой, значит, и Махлат — демон, а ребенок в ее чреве — мое потомство от демона!
Оставшуюся часть праздника Гевер просидел за стеной синагоги, мрачно уставясь во влажный сумрак ночи. Из ярко освещенных окон доносилось пение танцующих бесов.
«Что они празднуют? — думал Гевер. — Если все создано в зеркальном отражении, то у них тоже есть своя Тора и свой день ее получения. Но мне, мне-то как быть со всем этим?»
План созрел часа через два. Гевер вернулся в синагогу и слился с толпой.
После праздника все пошло по заведенному порядку. Гевер вел себя так, будто продолжал пребывать в полном неведении. В субботу, на третьей трапезе за столом у тестя, он вдруг предложил:
— Все-таки есть недостаток в нашем служении Всевышнему, и я знаю, как его исправить.
— Как же, сынок? — поощрительно улыбнулся «раввин».