— И этим соперником был ты.
— Да, и я выиграл. Но мы говорим о том, что случилось недавно. Я должен был попридержать агента Сената в Стамбуле. Арест французских кораблей нужен был мне для других целей, но он пришелся весьма кстати. Все остальное эти благородные господа сделали сами. Разумеется, они полагали, что действовали ради собственной выгоды, но в конечном счете никто не послужил султану усерднее, чем они. Дорога для Ульдж-Али оказалась расчищена. Пожар в Арсенале тоже немало тому способствовал. Прежний начальник Арсенала ни за что не допустил бы, чтоб сожгли все корабли, стоявшие в сухом доке. Вот что бывает, когда на стратегические места назначают чьих-то приятелей, собутыльников и любовников.
— Но тут пришлось немного зачищать концы, — вставил Шилох. — Не самим, конечно. Тот отравитель, датчанин… я сообщал о нем раньше… редкостный мошенник…
— Иногда только с такими и можно иметь дело.
— В любом случае он не знает, на кого работает. Джессика посещала его как приближенная дама синьоры Порции, каковой она тогда и была.
— Хорошо. Можно сказать, что операция «турецкий еврей против венецианского мавра» увенчалась успехом. Но…
Шилох вскинул голову.
— Разве твое назначение на пост губернатора Кипра — не дело решенное?
— Все об этом говорят. Однако это будет зависеть от того, чем завершится война.
— Но война закончена!
— Война по-настоящему еще не начиналась. Римский папа, которому дым от костров — приятное благоухание, объявил крестовый поход. Крестовый поход! Кому, как не нам, знать, к чему это всегда приводит… До сих пор Венеция, Франция и Испания враждовали между собой, но если они объединятся, Блистательная Порта может потерять владычество на море.
— Но христианский мир уже собирал против султанского флота армаду, равной которой не было нигде и никогда! Пятьсот боевых кораблей! Но Хайраддин разбил их.
— Хайраддин, Синан и Драгут. Но Хайраддина и Драгута уже нет в живых, а Синан — глубокий старик. Остается Ульдж-Али, но у него нет такого опыта. Справится ли он? Между тем Великий визирь спит и видит, как бы меня уничтожить. Ради этого он готов заключить мир хоть с шайтаном, хоть с папой. И каждый день нашептывает о том султану.
— А султан?
— Губит свое здоровье, — Наси не хотел говорить прямо о недуге своего благодетеля, но Шилох его понял. Увы, недуг султана, столь редкий в мусульманских странах, давно стал притчей во языцех. У отца его, Сулеймана Великолепного, была одна пламенная страсть — прекрасная Хуррем, и потому именно ее сын стал наследником трона. А у Селима, сына Хуррем, в европейских странах именуемой Роксоланой, тоже была лишь одна страсть — пьянство. — Но мы отвлеклись. Вернемся же к тому, с чего начали.
— Да. Мы с дочерью ждем твоих распоряжений.
— Полагаю, вы заслужили награду и отдохновение от трудов. Можешь выбрать место для жительства в любом из моих владений.
— Вряд ли на островах найдется для меня дело.
— Но я говорю не только об островах. Сулейман Кануни даровал мне город Тверию. Не хочешь ли поселиться там?
Последовало молчание, потом Шилох произнес[9]:
— Нет.
— И ты тоже? Я сказал — есть в земле Израиля город, где евреи могут жить свободно — приходите и живите! И почти никто не пришел. Потому что им нужно, чтоб это сказал не я, а Машиах. Знаешь, кто наш злейший враг? Не цари земные и не инквизиторы, а мы сами. Евреи не хотят понимать, что свое царство они не вернут, трактуя Талмуд и занимаясь перестановкой букв в Святом имени. Ни каббалисты, уткнувшиеся в свои трактаты, ни торговцы, трясущиеся над каждым медяком, не берут в толк, что государства создаются оружием и дипломатией. В Святую землю они едут лишь для того, чтоб умереть там, но не для того, чтоб жить, трудиться и строить, и в сердце своем называют меня святотатцем. Но от тебя, признаться, я ожидал иного. Ты тоже отказываешься поселиться в Тверии, потому что князь Иосиф из анусим непохож на Машиаха?
Шилох покачал головой:
— Не в этом дело. Ты сам сказал — земля, на которой стоит этот город, свята, а я далек от святости. Я ничем не лучше наших противников. Мы проклинали венецианцев за то, что они лгут и убивают, но разве я не делал того же самого? И, что хуже всего, я не раскаиваюсь в этом. Так что вряд ли я обрету покой при этой жизни. Позволь мне служить дальше, мой князь, и дай очередное поручение.
— Что ж, пусть так. Путь в католические страны для тебя закрыт, а на островах ты оставаться не хочешь. Поэтому поезжай в Антверпен и возьми с собой дочь. Там тебе будет нетрудно обосноваться. У меня давние связи в этом городе и немало друзей среди гезов.