Плантер сказал:
— Я — ваш поклонник. И с удовольствием купил бы что-нибудь из ваших работ.
Саттон допил одну бутылку, рыгнул и спросил:
— Как насчет портрета?
— Вы пишите портреты?
— Пока нет, но еще несколько бутылок пива, и я напишу Тимбукту.
Плантера не задевали манеры Саттона. Напротив, казалось, они его забавляют.
— Не сомневаюсь, — сказал он. — Но я предпочитаю пейзаж.
Я спросил:
— Как насчет воды?
Он удивился, повернулся ко мне:
— Простите?
— Воды, Бартоломео, вы не возражаете, если я стану вас так называть? Как насчет пирса Ниммо? Вам это ни о чем не напоминает?
Он встал:
— Прошу вас немедленно уйти.
Саттон заметил:
— А я бы еще дернул пивка.
— Мне позвать охрану?
— Нет, — сказал я. — Найдем выход сами. Но мы еще поговорим — насчет Ниммо.
* * *
Я тоскую по многим вещам,
но больше всего — по самому себе.
Выйдя из дома Плантера, я сказал Саттону:
— Дай мне ключи от машины.
— Я сам поведу.
— А если этот козел позвонит в полицию?
Я никогда не умел как следует водить машину. С забинтованной левой рукой это вообще было опасно. Все равно я лучше, чем Саттон в подпитии. Я несколько раз со скрипом переключил передачу, и Саттон взорвался:
— Ты сожжешь сцепление.
— Ты же сказал, что взял машину взаймы.
— Но не для того, чтобы отправить ее на свалку.
Я ехал медленно, стараясь не обращать внимание на негодование других водителей.
Саттон сказал:
— Ты все испортил.
— Не понял.
— С Плантером! Я думал, мы договорились, что ты будешь помалкивать.
— Я что, плохо изображал твоего помощника?
— Я хотел с ним поиграть, поморочить ему голову.
— Мы и так поморочили ему голову, только немного раньше. Вот и все.
— Что теперь?
— Давай подождем и посмотрим.
— Такой у тебя план?
— Я не говорю, что он хороший, но другого-то нет.
Наконец мы добрались до Голуэя. Саттон к тому времени задремал. Я разбудил его, он вздрогнул и возмутился:
— Какого черта!
— Остынь, мы уже в городе.
— Джек, знаешь, какой тяжелый сон я видел… Тоуб Хоппер гордился бы таким сном. У меня во рту будто кошки нассали.
— Может, зайдешь примешь душ?
— Не-а, я спать хочу.
Я вылез и подождал. Саттон встряхнулся и спросил:
— Джек, тебе никогда не приходила в голову идея заложить меня?
— Что?
— Потому что эта идея мне не понравится. Мы ведь с тобой близкие люди.
— Кому я могу тебя заложить?
— Полиции. Знаешь, как говорят… Легавым был — легавым и остался. Вдруг тебе захочется выслужиться перед старыми приятелями.
— С ума сошел?!
— Знаешь, а ведь постепенно ты становишься гражданином. Видит Бог, хоть раньше ты был пьянью, но по крайней мере был предсказуем.
— Поезжай проспись.
— А ты, Джек, разберись что к чему. — Он включил передачу и со скрежетом укатил.
Я пришел домой, попытался снова сообразить себе завтрак. Но делал это без души. Решил удовольствоваться кофе и уселся с кружкой в кресло. Задумался над тем, что он сказал, и понял, что не уверен, что в его обвинениях нет ни доли правды. Глоток виски — и прости-прощай, мой праведный путь. И все остальное тоже.
Я вспомнил Плантера и никак не мог сообразить, как мне доказать, что он виноват в смерти Сары. Еще мне следовало позаботиться о жилье. Если я стану бездомным, то буду хотя бы бородатым бездомным.
Следующие несколько дней Саттон не давал о себе знать. Проверил в «Скеффе», но безуспешно. Пошел к «Грогану», и Шон налил мне настоящего кофе.
Я спросил:
— Как? Сегодня без печенья?
— Тебе уже не нужно подкрепление.
— Шон.
— Что?
— Сколько ты меня знаешь?
— Вечность.
— Правильно. И ты видел меня в разных состояниях.
— Это точно.
— Значит, учитывая все, ты знаешь меня лучше, чем кто-нибудь другой.
— И это правда.
— Как ты считаешь, я могу заложить друга?
Если он и удивился, то ничем это не показал. Похоже, глубоко задумался. Я ожидал, что он сразу же скажет: конечно нет. Наконец он посмотрел мне прямо в глаза и заявил:
— Ну, ты ведь служил в полиции.
* * *
И я держал тебя за руку
без всяких на то причин.
На самом деле, время не проходит. Это мы проходим. Не знаю почему, но это одна из самых печальных истин, до которых мне удалось додуматься. Видит Бог, все, чему я научился, досталось мне тяжело.
Самая большая проблема алкоголика — его нежелание учиться на уроках прошлого. По своему опыту я знал, что все, если я запью, в моей жизни все пойдет наперекосяк. И все же я отдал бы все что угодно, только чтобы сломать печать на бутылке шотландского виски и отправиться в улет. Или хотя бы опрокинуть несколько кружек пива. Закрываю глаза и вижу столик Деревянный, конечно. Дюжина кружек «Гиннеса» приветствуют меня. Одна пена чего стоит… Да, это производит впечатление.
Встал и встряхнулся — физически. Эти мечты съедали меня заживо. Голуэй — город, где все ходят пешком. Лучше всего гулять по набережной. У жителей города есть даже определенный маршрут. Вы стартуете на Грэттан-роуд, затем поднимаетесь вверх мимо Сипойнт. Останавливаетесь там ненадолго и слышите призраков всех старых музыкальных групп:
«Роял»
«Диксиз»
«Хаудаунерз»
«Майами».
Не могу сказать, что это был простой век. Но он был вовсе не такой уж и сложный. Пока ты так стоял и наслаждался, ни один мобильник не портил тебе настроения. Затем надо было идти вдоль пляжа до Черного камня. Вот здесь и начинался ритуал. Подойдя к камню, нужно коснуться его ботинком.
Слух об этом распространился широко. Даже японцы стали пытаться лягнуть его в выпаде карате.
Я не держу на них зла за это, но мне казалось, что они лишали смысла весь этот обычай.
Так что вывод делайте сами.
Поэтому я пошел в город и решил зарядиться кофеином для этого путешествия.
Сколько помню, там всегда были охранники. Два человека на высоких стульях в любое время суток. Всегда одна и та же пара. В кепках, куртках и синтетических брюках. Они никогда не сидели рядом. Всегда на противоположных концах бара. Не уверен даже, что они знакомы.
Да вот что еще.
Как бы осторожно вы ни подкрадывались к этим парням, картина никогда не менялась: две кружки «Гиннеса», наполовину опорожненные. Потрясающая синхронность! Ведь это невозможно запланировать! Если я когда-нибудь войду и увижу кружки полными или пустыми, то сразу же пойму, что наступили новые времена и по-старому уже никогда не будет.
Направляясь к своему привычному столику, я взглянул, чтобы проверить. Так и есть, оба на месте, по полкружки перед каждым.
Зато Шон был на взводе. Плюхнул кофе передо мной, ничего не сказал.
Я заметил:
— И тебе с добрым утром.
— Не приставай.
Устыдившись, я принялся за кофе. Недостаточно горячий, но такое уж утро выдалось — ничего не попишешь. Я взял газету. Прочитал, что полиция не войдет в состав войск Европейского союза, поскольку не имеет вооружения.
Человек, которого я где-то видел, подошел и спросил:
— Можно поговорить, Джек?
— Конечно, садись.