— Значит, очнулся.
— Да… Ты меня прости… Ну, знаешь… за беспокойство.
Она вздохнула. Это она умела делать. Могла вздохнуть за всю Ирландию. Сказала:
— Да я к этому уже привыкла.
Мне пришлось сесть.
Она спросила:
— Ты чего-нибудь ждешь?
— В смысле?
— Завтрака?
— Ну, я бы выпил чаю.
Пока она ставила чайник, я огляделся. Слева от нее заметил бутылку виски. Годится.
— Звонят в дверь, — соврал я.
— Что?
— Ну да, два звонка.
— Я не слышала.
— Ты в этот момент чайник наливала.
Она ушла. Я взял бутылку и сделал большой глоток. «Черт, какая дрянь, — подумал я. — Неужели кто-то покупает такое дерьмо?»
Теперь меня волновал вопрос: удержится ли виски в организме? На желудок оно подействовало, как соляная кислота. Постепенно начало утрясаться, я почувствовал тепло внутри.
Вернулась мать. На лице ясно читалось подозрение.
— Там никого нет.
— Да?
Она была похожа на охранника, который знает, что кто-то сбежал, но никак не поймет, кто именно.
Я встал:
— Пожалуй, не буду чай.
— Но чайник уже кипит.
— Мне пора.
— Ты все еще работаешь в… — Она не могла заставить себя закончить предложения.
Я ее выручил:
— Да.
— И расследуешь самоубийство молодой девушки?
— Откуда ты знаешь? А… святой отец.
— Да весь город в курсе. Хотя только один Бог знает, откуда у тебя время между запоями.
Я подошел к двери:
— Еще раз спасибо.
Она уперла руки в бока, готовая к нападению, и сказала:
— Странно было бы, если бы ты не мог прийти в свой собственный дом.
— Он никогда не был для меня домом.
* * *
Карма
Я шел по Колледж-роуд и думал, что мне не надо было так грубить ей. Когда-то я прочел, как один человек спросил:
Почему так выходит, что не важно, сколько я не видел семью, и какие бы несчастья за это время не произошли, они всегда могут ударить тебя по самому больному месту?
Ответ:
Потому что они сами решали, где будут эти места.
На Фэйр-Грин-стрит у меня закружилась голова, пришлось прислониться к стене. Две женщины обошли меня широким кругом, и одна возмутилась:
— Надо же, еще ведь и одиннадцати нет!
По лицу ручьями тек пот. Кто-то коснулся моего плеча. Мне было так плохо, что я не возражал бы, если бы меня вырубили. Кто-то произнес:
— Ты в плохом виде, друг мой.
Этот знакомый голос. Пэдриг, главный пьяница! Он взял меня за руку:
— Вон там есть скамейка, пойдем подальше от этой толпы, от которой можно сойти с ума. — Он повел меня к скамейке.
Я подумал, что если моя мать, как обычно, наблюдает за мной, то вряд ли она сильно удивится. Мы сели, и Пэдриг предложил:
— Глотни-ка этого лекарства.
Я посмотрел на коричневую бутылку, и он сказал:
— Разве может что-нибудь быть хуже того, что ты уже принял?
— Правильная мысль.
Я сделал глоток. Жидкость оказалась почти безвкусной. Я думал, он даст мне метиловый спирт. Он понял:
— Ты думал, это метиловый спирт?
Я кивнул.
— Это состав на всякий случай, я узнал его в британской армии.
— Ты служил в армии?
— Не знаю. Когда-нибудь я буду клясться, что до сих пор служу.
Мне уже становилось лучше.
— Смотри-ка, срабатывает, — обрадовался я.
— А ты как думал. Британцы понимают, как облегчить боль. Увы, они не всегда пони мают, где это требуется.
Я не слишком понял, что он имел в виду, поэтому промолчал. Он спросил:
— Развязал?
— Еще как.
— Из-за чего?
— Мой друг умер.
— А, прими мои соболезнования.
— Я пропустил его похороны и наверняка разругался с теми немногими друзьями, которые у меня еще остались.
Подошел полицейский, остановился и рявкнул:
— Двигайте отсюда, тут общественное место.
Пэдриг вскочил, прежде чем я успел ответить, и забормотал:
— Да, офицер, мы уходим.
Когда мы двинулись прочь, я сказал Пэ-Дригу:
— Выскочка и говнюк.
Пэдриг слегка улыбнулся и заметил:
— Есть в тебе задиристая жилка.
— Знаю я этих ребят. Сам когда-то был таким же.
— Говнюком?
Я невольно рассмеялся.
— Наверное. Но я действительно служил когда-то в полиции.
Он удивился, остановился и смерил меня взглядом:
— Вот никогда бы не подумал.
— Это было очень давно.
— Но некоторая тоска по тем временам еще ощущается. Может, снова туда вступишь?
— Вряд ли. Теперь туда берут кандидатов со степенью.
— Со степенью чего?
Мы уже дошли до верхнего конца площади. Алкаши, гужевавшиеся у туалетов, окликнули Пэдрига. Я спросил:
— Пока ты не ушел, могу я тебя кое о чем спросить?
— Валяй. Не обещаю, что скажу правду, но постараюсь быть убедительным.
— Ты веришь в карму?
Он приложил палец к губам, молчал целую вечность и наконец произнес:
— Каждому действию всегда есть равное противодействие… Да, я верю.
— Тогда я в глубокой жопе.
* * *
Творчество — вызов каждому человеческому существу.
Будешь ты творить с благоговением или с пренебрежением.
Домой я принес всего шесть банок пива. В магазине, торгующем без лицензии, хотел купить виски, но не тут-то было! Ничего не вышло. Лекарство Пэдрига все еще действовало, так что я улегся спать в более или менее приличном виде.
Проспал до рассвета. Когда проснулся, то обнаружил, что я не попал в первый круг ада. Смог даже обойтись без опохмелки и выпить немного кофе.
Меня трясло как осиновый лист, но к этому я уже привык. Поставил пиво в холодильник, думал, что буду пить его постепенно. Стоял под душем, пока весь не покрылся мурашками, затем немного подровнял отросшую бороду. Взглянул в зеркало, и плюнуть захотелось.
В зеркале отразилась вдрызг помятая рожа.
Позвонил Энн. Сняла трубку после первого же звонка:
— Да.
— Энн, это Джек.
— Да? — Сплошной лед.
— Энн, я не знаю, с чего начать.
— Не утруждайся.
— Что?
— Я так больше не могу. Отправлю тебе чек в уплату за услуги. Мне они больше не понадобятся.
— Энн… пожалуйста.
— Твой друг лежит на кладбище, недалеко от Сары. Это на случай, если ты протрезвеешь когда-нибудь и сможешь туда добраться. Хотя сильно в этом сомневаюсь.
— Может быть…
— Ничего не хочу слушать. И не звони мне больше. — Она положила трубку.
Я влез в костюм и отправился в путь. У собора меня кто-то окликнул. Подбежал Фил Джойс:
— Я получил работу.
— Что?
— На почте. Сослался на тебя.
— Я думал, тебе работа не нужна.
— Ну да, не нужна, но приятно, когда тебя хотят нанять.
— Ну я рад. Когда начинаешь?
— Что начинаю?
— Работать.
Он посмотрел на меня так, будто я рехнулся:
— Да не собираюсь я там работать.
— Вот как?!
— Между прочим, у меня есть для тебя лошадь.
Я был уже почти уверен, что сейчас он выведет из церкви жеребца. Он сказал:
— В полчетвертого на площади. Кличка Рокетмен. Ставь по-крупному.
— Как по-крупному?
— Как в давние времена.
— Ладно… спасибо.