Только теперь Андрей увидел и проводника Сеничкина и низкорослую, дымчато-серую, с рыжими подпалинами овчарку.
На этот раз его встреча с Фомой была сердечнее и проще.
— Ушел?
Нагорный понял, что Фома спрашивает о Свэнсоне.
— Ушел.
— Давно?
— Минут тридцать назад. Сколько сейчас?
Лобазнов посмотрел на циферблат больших карманных, знакомых Нагорному, часов:
— Семь пятнадцать. Если он ходок хороший и местность знает, разрыв получается большой.
— И ходок он сильный, и стрелок меткий словом, орешек крепкий.
— Разгрызем. Мы не одни, за ним сейчас много глаз смотрят, — хитро прищурившись, сказал Лобазнов.
Веснушек на его лице стало еще больше: крупные, каждая величиной в горошину, они соперничали цветом с сиверсией.
— Какой он из себя, тип этот? Небось каинова печать на морде? — интересовался Лобазнов.
— У тебя деньги есть? — неожиданно спросил Нагорный.
— Есть… Полсотни, — недоумевая, ответил Фома.
— Так вот, если бы он тебе встретился и попросил взаймы, отдал бы все пятьдесят. Отдал бы не задумываясь. Видный парень, глаза чистые, ясные…
— Скажи какой! — удивился Лобазнов.
В этой интонации было столько знакомого и дорогого по воспоминаниям детства, что невольно пришли на память те дни, когда они с Фомой дожидались обещанного Владимиром трофейного тесака…
По тропе, проложенной Нагорным, пограничники без труда добрались до распадка. Капитан снабдил Лобазнова картой, дал задание, и наряд ушел по свежему следу «романтика».
Подъем на Черную Браму начали с юга. Цепляясь за ветки низкорослого березняка, подтягивались на руках. Пользуясь малейшей впадиной, на которую можно было поставить ногу, и прижимаясь всем телом к скалам, они брали с боем каждый метр подъема. Казалось, еще одно усилие — и они достигнут вершины, но перед ними была только терраса — возможность сделать кратковременный привал. Не сдерживаемый ничем, со свирепой силой дул ветер. Словно оберегая тайну вершины, ветер пытался сбросить их вниз на острые камни подножия.
В непродолжительные минуты отдыха, привалившись грудью к скале, держась руками за темные, прошлогодние мхи, Андрей думал о том, что много лет назад по этому самому гранитному склону поднимался его старший брат Владимир. Что где-то здесь, выполняя свой воинский долг, он погиб, и останки его, быть может, расклевали птицы.
Когда они достигли вершины, солнце село за горизонт. В темном небе мерцал зеленоватый всполох.
Они спустились метра на два ниже верхнего ровного плато, здесь была терраса в форме неправильного треугольника.
Осмотрев глыбу гранита, закрывшую расщелину, Ясачный озабоченно сказал:
— Сдвинуть этот камешек с места — дело нелегкое…
Гранитный осколок закрывал собой не всю расщелину: оставался узкий и короткий, с острыми краями проход. Клебанов включил электрический, фонарь, но его луч не мог пробить тьмы, царящей в пещере.
Ясачный привязал фонарь на веревку и спустил вниз. Пещера была около двух метров глубины. Он попытался сдвинуть глыбу с места, но без всякого успеха.
— А что, если комендор попробует пролезть в этот узкий лаз? — спросил мичман Клебанова.
Андрей молча шагнул к расщелине. Сунув в карман брюк электрический фонарь, он попытался проникнуть в лаз, но толстая стеганка мешала ему. Тогда Андрей сбросил ее и бушлат и полез в одной тельняшке. Медленно, перебирая руками веревку, он проскользнул вниз. Когда ноги его коснулись дна, он не отпуская веревку, включил фонарь. Вокруг, насколько хватал глаз, тянулась ровная стена неизвестной ему зеленоватой породы с редкими блестками. Его охватил озноб беспричинного страха, наверх он крикнул:
— Здесь холодно, как в погребе. Товарищ мичман, бросьте мне бушлат!
Надев на себя еще не успевшую утратить тепла одежду, Андрей поднял с пола фонарь и двинулся в глубину пещеры.
Первое, что он увидел, была наполовину истлевшая шапка-ушанка незнакомого ему образца. На ней уцелел металлический цветок эдельвейс — эмблема гитлеровской альпийской дивизии.
У отвесной стены, подпиравшей свод пещеры, Андрей увидел скелеты трех человек, на черепах местами сохранилась тонкая, словно пергаментная, кожа. Незнакомая форма на скелетах истлела и при первом прикосновении рассыпалась. Эти останки будто разметало взрывом, придавило к скале. Здесь же лежал артиллерийский дальномер с черной этикеткой на немецком языке, он был разбит и сплюснут какой-то огромной силой. В нише Андрей увидел радиоаппаратуру, спутанные провода, несколько пачек сухих батарей питания, топографическую карту с немецкими надписями, пустые банки из-под консервов, металлическую каску и большой рюкзак, перевязанный парашютными стропами. Развязав узлы стропов, Андрей заглянул внутрь рюкзака и увидел шесть ящиков из тонкой дубовой планки. Каждый ящик весил не менее двух килограммов. Андрей заинтересовался. «Это не мины», — решил Андрей и, достав карманный нож, вывинтил шурупы, удерживавшие крышку ящика. Внутри был какой-то незнакомый прибор, сделанный из черной пластмассы, он имел каплеобразную форму и был завернут в прозрачную поливиниловую ткань. Острая, по-видимому, нижняя часть прибора заканчивалась кольцом, к которому был прикреплен тонкий плетеный линь с трехпалым стальным якорем. Заметив в верхней части прибора линию стыка, образующую как бы крышку, Андрей повернул ее против часовой стрелки. Попытка удалась. Под крышкой он увидел шкалу с делениями и красную пусковую кнопку. Над кнопкой стояла английская надпись: «Старт».