Андрей упаковал прибор, отнес его к расщелине и доложил о находке.
Соблюдая предосторожности, прибор подняли наверх.
Оставалось осмотреть еще один, самый дальний угол пещеры. Включив фонарь, Андрей шагнул в сторону от ниши. Здесь свод нависал выгнутым куполом. Зеленоватая порода сверкала тысячами искр.
Вдруг узкий луч света вырвал из темноты матросскую бескозырку. Сложенная пополам и перевязанная лентой, бескозырка висела на рукоятке немецкого тесака, воткнутого в породу.
— Нагорный, почему молчишь? — крикнул Ясачный, и его низкий, грудной голос прокатился эхом по всей пещере.
Беспричинное волнение охватило Андрея. Чувствуя, как дрожат руки, он взял бескозырку. Время стерло надпись на ленте. Андрей потянул тесак за рукоятку и вспомнил: «Передайте Андрейке — скоро приеду и привезу ему трофейный тесак. Фома Лобазнов лопнет от зависти!»
— Андрей, почему молчишь?! — крикнул в расщелину Ясачный.
В бескозырке оказался пакет, завернутый в кусок топографической карты. Все больше волнуясь, он осторожно развернул истлевшую бумагу… Первое, что он увидел, был обрывок немецкой карты — торопливые записи, сделанные карандашом, затем две фотографии. Одна из них — любительская, пожелтевшая от времени: на ней была изображена девушка в полушубке и шапке-ушанке. На обороте карточки с трудом можно было прочесть: «Володя! Пускай хранит тебя моя любовь. Даша». На второй фотографии была снята группа людей: женщина в кресле с ребенком на коленях и возле нее юноша лет семнадцати.
Большая фотокопия с этого снимка висит и сейчас у мамы в комнате…
Не хватило, дыхания. С трудом проглотив слезный ком, Андрей закричал…
Услышав крик, Ясачный лег плашмя у края расщелины:
— Андрей! Что случилось?!
Нагорный молчал.
Вскочив на ноги, Ясачный с бешенством навалился на глыбу камня, но, покачнувшись, она встала на прежнее место. Тогда, протиснувшись в узкое пространство между стеной верхнего плато и глыбой гранита, боцман уперся в нее ногами. Клебанов и радист пришли ему на помощь. Напрягая все силы, они ритмично раскачивали глыбу гранита, пока с грохотом, дробясь на куски, она не покатилась с террасы вниз.
Первым в пещеру спустился Ясачный. Ни о чем не спрашивая, он взял из рук Андрея фотографию.
«Андрюшке еще только годик. 1938. Кашира», — прочитал он и молча снял с головы ушанку.
Андрей развернул клочок топографической карты. С трудом разбирая стертую временем запись, он читал:
«На верхней террасе Черной Брамы мы с Антоном даже не предполагали, что в трех метрах под нами, в глубокой пещере, находятся фрицы.
Когда в нашу рацию угодила случайная мина, мы пришли к заключению, что сделали все, что могли. Связь с КП прервалась, но снаряды батареи ложатся точно в цель.
9 часов 38 минут.
Приняли решение: захватить укрытие гитлеровцев и продержаться до прихода наших частей.
Укрытие заняли без боя, фрицы давно сбежали. Здесь густой, удушливый дым. Перед бегством они жгли какие-то документы.
Нас атакуют гитлеровцы…
Облепихин сделал вылазку, чтобы собрать трофейное оружие.
Облепихин не вернулся. Прощай, Антон…
Последние три патрона…
Быть может, когда-нибудь…» — на этом запись обрывалась.
— «Быть может, когда-нибудь…» — повторил Андрей. — Вот когда пришлось, Володя…
Молчание нарушил Клебанов:
— Если гитлеровцы сожгли архив, то чем объяснить настойчивое стремление их духовных наследников к Черной Браме?
— Быть может, товарищ капитан, счетчики Гейгера, а? Их здесь еще пять штук, — высказал предположение Ясачный.