Столько лет — девять лет. За это время он полностью изменился, телом и разумом, но она совершенно не поменялась. Он стоял в своих штанах из кожи и в свадебной рубахе отца. Его тотемный жезл висел на поясе. Она встала и поманила его, и когда он зашагал вперёд, то понял, что старше неё — по крайней мере, выглядит старше, как взрослый мужчина. И в то же время он подумал о том, что она сказала: она нуждается в нём. Зачем? Он знал, что нужда отличается от любви, какими бы похожими ни казались. И друзья — что за друзья? Он всегда считал, что она одна в мире, последняя из своей расы — возможно, из того народа, что жил в этом городе.
Он остановился по колено в воде. Она стояла на расстоянии броска камня, положив руку на тонкое бедро. Она улыбалась ему, насмешливо, видел он, и впервые за всё это время он прислушался к своим сомнениям — он многое узнал, пока обучался в одиночестве своему ремеслу. Он знал заклинания, которые призывали тучи и дождь, которые призывали молнии с неба. Он держал руку на друидической цепи бытия, которая связывала всех зверей первобытным духом, и знал заклинания, которые подвинут его дальше по этой эволюционной цепочке ближе к первобытному духу, чтобы он мог найти разделяющие линии и погрузиться обратно в другое тело — птицы или рыбы, рептилии или теплокровного зверя. И хотя он обладал практичным разумом народа матери, он не смог бы научиться этим вещам без других знаний, без знаний о других мирах и планах, касавшихся этого мира в некоторых местах, о Фейвайльде и хрустальных башнях Сендриана, где когда-то жили эладрин, высокие, стройные и гордые, но слепые в своей уверенности, что все прочие расы — это животные, которых можно использовать. В этом отношении они были хуже людей.
«Когда я рассказывала друзьям…» Неожиданно он представил её не как единственный дар для него, а как посланницу из того мира. Он сделал шаг назад и увидел, как улыбка покинула её уста. Откуда она знает его имя, и даже не клановое имя, а тайное имя, которым назвала его мать? На мгновение он вспомнил лесную хижину матери и услышал в голове барабаны летнего праздника, увидел костёр и женщин, танцующих среди деревьев, Урут, родственницу матери — среди них. Она была младше него, милая девушка с большими глазами, но не красивая — не такая.
Её улыбка поблекла, когда она увидела его сомнения. Она стояла, положив руку на бедро, пока лунный свет расходился по поверхности воды.
— Поймай меня, — сказала она и нырнула в глубины — он знал, что бассейн был глубже, чем казался. С криком он нырнул следом за ней, стараясь догнать, схватить её, пока она плыла вниз. На миг ему показалось, что он поймал её, но затем она скользнула ниже — мокрый шёлк был скользким, как чешуя угря. Вода была тёмной, рассеивала свет, и он ничего не видел.
Его лёгкие горели, но он удерживал свою форму. Он знал, что это испытание, последнее испытание, и если он потерпит неудачу, она больше не придёт. В прошлом году он пытался последовать за ней вниз, и в дыре у основания бассейна, где менялось течение и вода холодела, он утратил выдержку. Побеждённый, в отчаянии он снова поплыл к поверхности.
Но сейчас он увидел внизу мерцание, и представил её ножки, пробивающиеся через водоросли. Он представил, что ныряет за ней, касается её тела вытянутыми пальцами, пока она уворачивается. Он подумал, что лучше утонет и умрёт, чем потеряет её, и мрачно начал грести изо всех сил, даже когда почувствовал, как водоросли цепляются за ноги. В фосфоресцентных глубинах бассейна под собой он увидел мелькающую тень, и с пустыми лёгкими, с жаждущим воздуха мозгом, он направился к сиянию, сначала зелёному, потом синему, пока оно не вспыхнуло повсюду вокруг него и он понял, что плывёт наверх к свету, и вынырнул на поверхность другого бассейна под другим небом.
И всё равно он мог утонуть, поскольку обнаружил, что слишком устал, чтобы двигаться, и слишком истощён, чтобы дышать, но здесь вода оказалась неглубокой. На четвереньках он вылез на поверхность, покрытую гладкой, сине-зелёной плиткой, и улёгся у её ног.
Солнечный свет был таким ярким, что ослепил его. Воздух был слишком густым, чтобы дышать. Ему смутно казалось, что она стоит над ним и говорит — но не с ним, а с кем-то другим.
— Будь так добр. Я выбирала его не за внешний вид. Возьми его и помести с остальными. Оставь ему его лохмотья, пока мы не найдём подобающую одежду. И будь осторожен. По нему не скажешь, но определённые навыки у него есть. Поэтому он здесь.
Хаггар перекатился на спину и заставил глаза открыться, чтобы посмотреть сквозь ресницы на лазурное небо — такое глубокое и страшное. Он заставил свои уши и нос открыться, смутно осознавая, что если попытается защищаться от силы цветов, звуков и запахов, которой отличалось это место, то утратит всякую надежду на управление здешней природой, как он мог делать дома. Не обращая внимания на длинные руки, которые забрали с его пояса волчий жезл, он прошептал заклинание. Бросая тело на милость эладрин, он отправил свой разум ввысь, пока не повис далеко вверху и не посмотрел вниз орлиным взором на небольшую группу напряжённых фигур на краю выложенного плиткой бассейна.