«Мо, дай мне знать, когда захочешь поговорить. Д.»
Я пробежала глазами первое приложение неофициального протокола суда с процесса моего отца. На протяжение лет я пыталась заполучить копию официальной версии, но это была конфиденциальная информация. Этот файл содержал правду, не изменённую тем, чего желали достичь разные люди. Не колеблясь, я распечатала его, прислушиваясь, как старый лазерный принтер на другой стороне комнаты пыхтя, пришёл в движение.
Папка Колина была намного короче и ставила передо мной проблему посложнее. Если я загляну в неё, то докажу, что не достойна его доверия. Но у меня нет другого выбора. Мой дядя утверждал, что Колен свободен уйти, но сказал это с уверенностью человека, который знает, что такого никогда не случиться. Если я хочу помочь Колину освободиться, то должна знать, что у Билли есть против него.
Я нажала на «печатать», а потом прошла через класс, чтобы забрать распечатанные листы.
— Исследование? — спросила Лена, когда я собирала в охапку бумагу.
— В некотором смысле.
Я так прижала пачку бумаги к груди, что она не могла прочесть, что там написано.
— Во сколько мне забрать тебя сегодня вечером? Подойдёт в семь?
— Конечно.
Не то, чтобы мне было нужно переживать о прическе и макияже. Как правило, место за стойкой регистрации доставалось какой-нибудь девушке из десятого класса, которая отчаянно надеется, что её примут в НСП. В этом году это буду я, в такой же отчаянной попытке не потерять там своего места. Когда я надеялась на незабываемый последний, учебный год, я представляла себя нечто совершенно другое.
— Может ты сможешь прокрасться в бальный зал, когда все будут уже там, — сказала Лена с явным сочувствием.
Я пожала плечами. Без Колина бал всё равно не привлекал меня.
— Для чего?
Она изумлённо покачала головой.
— Чтобы посмотреть и показать себя? Из первых рук узнать, о чём все будут болтать в понедельник? Я уже постепенно начинаю беспокоиться о тебе.
Я отмахнулась.
— Значит в семь, да?
Она улыбнулась, и образовались две ямочки.
— Жду не дождусь!
Зазвенел звонок. Я схватила мою школьную сумку и аккуратно засунула в неё распечатанные страницы. Папка Колина была такой безобидно маленькой стопкой бумаги… Я не могла поверить, что его прошлое, которое он при каждом удобном случае так сильно хотел от меня скрыть, сокращено всего до нескольких страниц. Конечно папка была бы такой же толстой, как телефонная книга, если бы всё было настолько ужасным, как он всегда намекал.
Когда я вышла на улицу, ветер хлестал меня, лишая дыхания. Колин прислонился к грузовику. Его единственной данью холоду была тёмно-серая вязаная шапка, соответствующая цвету его глаз. Я попыталась не смотреть на него с виноватым видом, когда пересекала тротуар.
— Твоя сумка выглядит тяжёлой.
Он протянул руку, чтобы забрать её у меня, но я вцепилась в ремень и уклонилась.
— Нет! Ничего страшно, не такая она и тяжёлая, просто немного бесформенная. Я сама справлюсь.
Я начала заикаться и слишком решительно возражать.
Колин смотрел на меня одну секунду, сузив глаза, прежде чем открыть мне дверь.
— Много работы в эти выходные?
— Да.
Я подождала, пока он залезет в машину и заведёт мотор, чтобы потом подставив пальцы к печке добавить:
— Такое впечатление, будто учителя знают, что мы планируем что-то приятное и хотят создать противовес.
— Что-то приятное, хм?
В его голосе слышалось любопытство. А также, как мне показалось, признание, так, будто он радуется, что я последовала его совету и собираюсь вести себя как подросток.
— И что это?
— Бал. Но я не буду танцевать, а только проверять входные билеты. Лена отвезёт меня.
Внезапно настроение в кабине изменилось. Выражение лица Колина стало подозрительным. Пистолет, как я заметила, больше не лежал в бардачке, он всё время держал его при себе, в кобуре на спине.
— На самом деле тебе нельзя никуда ходить без меня.
Мой гнев вспыхнул, как трут.
— Но ты не захотел пойти на бал, а Лена будет ночевать у меня.
— Хотя твоей матери нет в городе? Она дала тебе своё разрешение?
— Да. Она сказала, что это хорошо, если у меня будет компания.
Мышцы его челюсти дернулись.
— Ты можешь встретиться с ней на балу. Я отвезу тебя.
— Нет. Если ты беспокоишься, можешь поехать за нами. Однако тебе придётся ждать на улице. Только гости с билетами могут пройти во внутрь.
Он проигнорировал мою колкость.
— Просто невероятно, что твоя мать оставила тебя дома, а сама уехала в Терре-Хот.
— Невероятно то, что ты думаешь, что я поехала бы вместе с ней.
— Я точно не в восторге от того, что ты осталась совершенно одна. Тобой интересуется слишком много людей.
— Я не совсем одна. Лена тоже там будет. Ты сам сказал, что Экомов уже давно причинил бы мне вред, если бы хотел.
Мы заехали за дом, и я почувствовала, как тугой узел страха в груди немного расслабился, и опасение, что он обнаружит папки в моей сумке, исчезло.
— Не хочешь зайти?
Так мы делали обычно, когда мне не нужно было работать. Он что-нибудь ел и смотрел по телевизору спорт, в то время как я делала домашнее задание. Иногда он возился под капотом грузовика или ремонтировал какие-нибудь мелочи в доме, о которых волновалась мама. Мы флиртовали и дурачились, и это было то, что со смерти Верити ближе всего походило на нормальную жизнь. Иногда, когда злобные замечания и косые взгляды в школе особенно причиняли боль, эти моменты были всё, чему я могла радоваться.
Но между нами уже ничего не было нормальным. Ничего не было лёгким. И сегодня, когда у моих ног ждала сумка с тайными Колина, его компания было последние, чего я хотела.
— Твоя мать дома, — сказал он. — Вам следует провести время вместе, прежде чем она уедет в Терре-Хот. В этот раз я сяду снаружи.
На кухне моя мать как раз вытирала кухонные столы и убиралась в кладовке, решив оставить всё в полном порядке, когда чуть позже отправится в путь. Я наблюдала за ней с закрытой веранды.
Она была жилистой — маленькой, но сильной, с покрасневшими руками из-за всей этой работы в Слайсе. В детстве я бесчленное количество раз видела, как она раскатывает и лепит нежное тесто для пирожков. Вне ресторана или нашего дома её уверенность в себе, казалось, тут же куда-то исчезает, и это превращение всегда расстраивало меня.
Когда я теперь наблюдала, как она суетливо носится по кухне, я в одно и тоже время чувствовала привязанность и раздражение. Она изматывала себя, чтобы сделать всё как можно более идеальным, но отказывалась признавать, что это мой отец виноват в том, что ей приходится так много работать.
— Ты рано пришла домой, — сказала она и сполоснула раковину. В воздухе чувствовался запах хлорки и искусственного аромата лимона, и я невольно поморщилась. — Где Колин?
— Снаружи.
Она выглядела очень разочарованной. Что-то в его невозмутимой манере держаться смягчало наши натянутые отношения. Я не так быстро выходила из себя, когда он был рядом, а мама не так сильно тряслась надо мной.
Кроме того, ему нравилось, как она готовит. Больше всего она радовалась, когда могла кого-то попотчевать, кто потом попросит ещё добавки.
Но прежде всего он был серьёзно настроен заботиться о моей безопасности. Уже только за это моя мать была готова причислить его к святым.
— Папа так расстроиться, когда увидит, что ты осталась дома, — сказала она. — Ты всё ещё можешь поехать со мной.
Я бросила сумку на помытые полы и сняла шлёпанцы.
— Последний раз я видела его четыре года назад. Скорее всего он даже не ждёт, что я приеду.
Она покачала головой.
— Он скучает по тебе.
Я сдержала комментарий, что он, если бы действительно скучал по нам, то не стал бы рядом с бухгалтерией, заниматься ещё отмыванием денег и незаконным присвоением. Хорошие отцы замещают тренеров по футболу. Учат ездить на велосипеде. Снимают на камеру во время театрализованного ежегодного выступления, посвященного рождению Иисуса. Они не совершают тяжких преступлений, и их не арестовывают во время осеннего фестиваля, когда они на самом деле должны заботится о том, как забросить подальше мешок с бобами.