По сравнению со своими российскими коллегами израильский олигарх обладал еще целым рядом симпатичных качеств. Он не был капризен и злопамятен, не страдал манией величия и мелочной подозрительностью. Люди, попадавшие в его окружение, пахали день и ночь, не зная отдыха, но их труд высоко оценивался, причем не только материально. Шеф никогда не упускал случая прилюдно похвалить и поблагодарить даже рядовых своих сотрудников, если они того заслуживали. Короче говоря, бедному шлимазлу Арье Черняховскому из занюханного Иерухама несусветно повезло, что его судьба пересеклась с блестящим Борисом Бараевым.
Отец пообещал Юле, что не оставит без помощи ее и малыша, но она не слишком обрадовалась внезапной щедрости будущего дедушки. Большие деньги — большие проблемы, знала она. Быть богатым в России опасно, быть богатым евреем опасно вдвойне. Каким бы идеально шоколадным ни был этот Бараев, за ним числится немало сомнительных художеств, и некоторые из них нет-нет да и просачиваются в прессу. Другое дело, что на фоне громких скандалов с другими богачами эти истории проходят незаметно. Пока проходят, потому что мистер Бараев еще не прокололся по-крупному.
Юля боялась не столько за отца, который в минуту опасности всегда может вспорхнуть и улететь в теплые края, сколько за себя и свою семью. И после первой встречи решила, что не будет поддерживать с ним тесных отношений, тем более что эти отношения надо скрывать от мамы — таково было условие рава Арье. Но долго хранить тайну ей не пришлось — в следующий раз они увиделись на маминых похоронах.
И все же сейчас у Юли не было другого выхода. Богатый израильтянин Арье Черняховский, приближенный могущественного Бараева и самый близкий, несмотря ни на что, человек для мамы, был единственным, кто мог помочь.
Она рассказала отцу все, не упомянув только о настырной парикмахерше, от которой, собственно, она и услышала неожиданные подробности маминой смерти. Не стоит вмешивать посторонних людей, тем более что эта Наталья Андреевна вряд ли снова появится на горизонте — Юля ее достаточно решительно отшила. Отец, впрочем, не спрашивал, откуда она знает о мамином увольнении и пожаре в «Подвале». Сидел молча, сцепив холеные пальцы на колене, и только поднял брови, услышав, что мама постилась в Йом-Кипур.
— Умереть в такой день — благословение Всевышнего, удел праведников, — пробормотал он на иврите и удивленно покачал головой. Юля остановилась было, но он кивнул ей: продолжай.
Закончив рассказ, она с грустью подумала, что, наверное, зря понадеялась на помощь отца. Он ведь так и не простил маму, это она поняла по некоторым его сдержанным репликам в ее адрес. Так зачем ему копаться в обстоятельствах ее странной гибели? Мало ли за что могут убить человека в этой стране, «где нет страха Божьего», как сказал праотец Авраам, придя в Египет.
— Юдит, ты боишься за себя и за маленького? — спросил отец неожиданно. Он называл ее только еврейским именем.
Юля пожала плечами. Да нет, она не боялась. Мамина жизнь была слишком далека от нее.
— Вижу, что боишься. Иди домой и успокойся. Мы выясним, кто убил твою мать.
Мы? Кто же это «мы»? Неужели миллиардер Бараев начнет расследовать убийство бедной московской еврейки?
Вслух она произнесла:
— Ты уверен, что ее убили?
Отец посмотрел на нее с недоумением:
— Ты же сама мне только что все рассказала. Разумеется, ее убили. Мы найдем убийцу.
Юля вздохнула и вдруг прижалась лбом к папиному плечу. Рав Арье осторожно погладил ее по голове и украдкой оглянулся. Здесь, конечно, не Израиль, но кто-то из правоверных евреев может оказаться рядом и увидеть, как он обнимает девушку в светской одежде. Не все же догадаются, что она его дочь.
По дороге домой Юля пыталась понять, откуда взялось ощущение недосказанности. Как будто она собиралась сообщить отцу какую-то важную деталь, но не успела. Только у подъезда, глядя на дверь, размалеванную псевдоготическими буквами, Юля сообразила, что было не так в их разговоре. Она изложила историю сожжения «Подвала» во всех подробностях, включая испарившуюся надпись об исполненном приговоре. И рав Арье, иностранец, предельно далекий от российской поп-культуры, не спросил ее, что такое Третья стража.