Петя мысленно похвалил себя и за хорошую память — нигде не учился, школу закончил кое-как, но все, что читал, в мозгах засело накрепко, — и за умение проникнуть в тайны души русского писателя. Впрочем, как Некрасову да не понять Толстого!
Петр гордился своим именем. Оно ему сильно помогало в жизни, особенно в политической деятельности последних лет. Те единомышленники и сочувствующие, кто попроще, почитали его потомком народного поэта, даром что Некрасовых в родном отечестве пруд пруди. А господа с претензией отмечали совпадение Петиного имени-отчества с именем и отчеством великого царя Всея Руси — не случайно, Петр Алексеевич, надо думать, не случайно!
Правда, в отличие от царя, да и от поэта, Петр Алексеевич Некрасов не был мужественным великаном. В юности круглые щеки и длинные золотистые локоны делали его похожим на девушку, что настоящих девушек вовсе не отталкивало, а наоборот. И сейчас, в свои тридцать с хвостиком, Петруша выглядел довольно-таки свежо и привлекательно, разве что знаменитые щеки чуть-чуть обвисли и покрылись по краям тонкой сеточкой морщин, как перезрелый помидор. Зато волосы, заботливо уложенные дорогим парикмахером, выглядели еще лучше и ничуть не редели с годами. Сияющая как солнце шевелюра Петра Некрасова до сих пор сводила с ума юных нимф, а еще более — зрелых граций. Они и поддерживали Петрушу в трудные минуты, но он был согласен, что рассчитывать только на эту поддержку несолидно. Пора становиться на ноги, и не так, как с полулегальной торговлей компьютерами в середине девяностых, а по-серьезному. Тем более что новое дело, не успев толком раскрутиться, сгорело и в прямом, и в переносном смысле.
Теперь Некрасов возлагал большие надежды на новые связи и, в частности, на того жида, которого он дожидался сегодня с утра, примчавшись в офис, как белочка больная, ни свет ни заря. Но на что не пойдешь ради гешефта!
Еврейского гостя, из самого Израиля, сосватал ему отец Геннадий. Обнаружив в новой своей тусовке батюшку, Некрасов подъехал было к нему с разговором о пожертвовании на святое дело — деятельность народно-патриотического движения «Русский дух». Но отец Геннадий отшил его, не дав слова сказать.
— Ты мне, Петруша, не мешай святое с грешным. Твой гитлер-югенд — поношение для православной веры. Кто услышит, что церковь на погромы жертвует, — сраму да шуму не оберешься. Воспитывать тебя не буду, не для того мы здесь собираемся. Но с протянутой рукой ко мне не лезь.
Петя попробовал объяснить, что патриоты земли русской — вовсе не фашисты, и занимается партия более серьезными вещами, чем молодежные драки у общежитий для иностранцев. Но батюшка махнул на него рукой и сморщил нос, будто Петр около него воздух испортил.
Некрасов затаил обиду, но на следующей ассамблее отец Геннадий подошел к нему сам и сказал, что есть человек, готовый по мере своих скромных возможностей поддержать Петиных единомышленников. Ждал удивления, но Петр понимающе кивнул. Уж про евреев он знал куда больше православного батюшки. Чтобы появился Израиль, нужен был Гитлер; чтобы еврей в свободной стране не забывал о своем еврействе, нужны Петруша Некрасов, мальчики с бритыми головами и лозунг «Россия для русских». Ничего странного нет в том, что богатый дос из Израиля заинтересовался национал-патриотами. Пете лишь показалось непонятным, зачем этот заморский фрукт пролез в Третью стражу. Не то чтобы кто-то против, все они, конечно, демократы и плюралисты, но ему что здесь ловить?..
Хотя по статусу он, конечно, подходит. Третья и другие стражи для того и придуманы, чтобы сводить самых разных людей, которые нигде в другом месте никогда не встретятся. Единственное требование — эти люди должны обладать весом и влиянием. И вот уже первые плоды, первые связи и взаимная поддержка. Нет, здорово придумано, ничего не скажешь!
Стрелку Петруша забил на утренний час, когда в офисе пусто — соратники еще глаза не продрали. Была у него на это особая причина. Сам пришел пораньше, чтобы видно было, что здесь работают сутками напролет, не выходя из-за стола, как завещал Отец народов.
Израильтос не опоздал, явился минута в минуту. Это был, конечно, не сам олигарх, о котором говорил отец Геннадий, а всего лишь его шестерка. Но и тот смотрелся на миллион долларов — «Ролекс», булавка в галстуке, костюм без единой морщиночки. Борода, не в пример рядовым ортодоксам, аккуратно подстрижена, умеренной длины пейсы заправлены за уши, на голове вместо черной шляпы кепка из мягкой кожи. Непосвященный человек, встретив такого господина на московской улице, и не заподозрит, что перед ним чужой, носитель посторонней, враждебной всему русскому идеологии. Но Петр был посвященным.