Хорошо хоть, утренний даритель оставил визитку. Петя начал шарить по карманам, нашел карточку в заднем джинсовом. Текста на ней было немного. Надпись английскими буквами гласила: «Компания Арктика-Иудея. Рав Арье Черняховски». Далее шли только мобильный номер и электронная почта на бесплатном российском хостинге.
Фамилия показалась такой же знакомой, как лицо рабби. Наверное, они и правда часто пересекались на еврейских тусовках. Петя с досадой потормошил свою хваленую память, которая сегодня почему-то буксовала: что за Черняховски такой? И чуть не выронил визитку вместе с телефонной трубкой, которую уже успел снять, чтобы звонить благодетелю, не теряя времени.
Черняховский! Да ведь это же фамилия Рады! Выходит, раввин с конвертом от миллионера — ее муж. То-то его перекосило, когда Некрасов упомянул про отношения с замужней еврейкой. Видно, он ничего не знал тогда об их романе, хоть и подозревал. Ну и ну! Теперь Раду ждут неприятности почище тех, что только что сегодня свалились (в самом прямом смысле) на бедную голову Петруши Некрасова. И кто тянул его за язык!
Стоп, сказал себе Петр. А может, раввин Черняховский и напал на него возле лифта? Отомстил за поруганную честь еврейской семьи. Заодно и бабки отобрал, чтоб неповадно было. Ведь никто, кроме него, не мог знать, что сегодня у Пети за пазухой отдыхают несколько тысяч баксов.
Ну нет, оборвал себя Петруша. Это невозможно. Не по-еврейски. Да и удары сзади не напоминали холеные руки израильтянина. То был жесткий кулак профессионала. В этом Некрасов разбирался не хуже, чем в еврейском национальном характере, били его не первый раз.
Рада Черняховская была единственным отрадным воспоминанием его еврейской эпопеи. Пожалуй, он действительно в нее влюбился, несмотря на разницу в возрасте и лошадиные зубы этой мамаши троих детей. Она была не похожа ни на визгливых телок, его ровесниц, ни на постных еврейских девиц, напоминавших собой мраморные селедки. Она была взрослая. Она была настоящая. Она была…
Их закрутило как смерчем, а потом так же стремительно бросило в разные стороны. Он первый от нее сбежал, испугавшись. С ней все было слишком серьезно, в том числе мимолетные тайные встречи, построенные даже не на симпатии, а на взаимном любопытстве двух животных разной породы. Вскоре она полностью исчезла из его жизни, уехала с семьей в Израиль. Он исчерпал свой интерес к иудаизму и с ожесточением бросился в бизнес, пеняя себе за потерянное время. Люди вокруг уже вон как поднялись, а он до сих пор никто! Ему было двадцать два, и он был уверен, что уже всюду опоздал. Да, ему двадцать два, а Раде то ли тридцать три, то ли тридцать пять. Сейчас ей, наверное, уже хорошо за сорок.
Интересно, приехала ли она в Москву со своим равом? Во время утреннего обмена любезностями вопрос о семье прозвучал бы вполне уместно, но сейчас, по телефону, в нагрузку к сообщению о краже, он будет немного некстати.
Как ни странно, Петя поймал кураж, сообразив, что о пропавших деньгах ему предстоит говорить с обманутым в позапрошлой жизни мужем. И провел разговор довольно гладко: в меру негодовал, в меру подпускал слезы и отчаяния. А в конце задал великий вопрос, который определил судьбу мировой революции и не раз заставлял людей подавать руку помощи Петруше Некрасову: что делать?
Черняховский не особенно возмутился; во всяком случае, он не злоупотреблял междометиями и лишними вопросами. Он сказал, что должен доложить о происшествии своему патрону, господину Бараеву (впервые имя всесильного человека было названо вслух). Собственно, раввин употребил слово «сообщить», но оно прозвучало как «доложить» или даже «отрапортовать». Господин Бараев, выслушав рапорт, решит, что делать дальше.
Петр Алексеевич подавил вздох и проглотил все реплики, которые так и просились наружу, но вряд ли принесли бы облегчение. Он выполз из-за стола — совсем не так бодро и жизнерадостно, как накануне, когда милый конверт прятался на груди. Но уйти ему не дали.
Пока Некрасов растирал засиженную спину, раздался деликатный стук в дверь.
Петя буркнул: «Кто там? Ну, кто еще!» — но его, видимо, не расслышали. Пришлось тащиться к двери и открывать ее незваным гостям.
Некрасов не помнил, как звали этого мужика — то ли Иван Иваныч, то ли Василь Васильич. Не вникая, он называл Иван Иванычами всех подобных типов. Бывший военный, бывший коммунист (хотя в «Русском духе» он данный факт не афиширует), ныне пенсионер и русский патриот, каких много околачивалось вокруг движения. Морочить голову эти полоумные активисты умели как никто и всегда являлись не вовремя.