Несколько раз Мамаевы ребята замечали слежку, которая тут же растворялась в ночи, а однажды им нагло сорвали операцию.
Дело было так. В тихой нотариальной конторе, где ни одна собака не должна была находиться в глухой полночный час, в дальней комнате, где помещался сейф, сотрудники ни с того ни с сего решили отпраздновать день рождения. Причем праздновали как-то странно — без шумного застолья, без песен и пьяного галдежа. Даже звона посуды не было слышно, когда ни о чем не подозревающий Стражник в черном балахоне распахнул дверь и оказался нос к носу с большой компанией, которая молча сидела вкруг накрытого стола и смотрела на него дюжиной внимательных глаз. Причем, как вспоминал потом этот бедный парень из новеньких, в комнате находились одни мужчины.
Посланник Ночи так растерялся, что даже не подумал наводить ужас на сидящих. Он бросился бежать, и никто не двинулся с места, чтобы его преследовать. Тем временем пожилой охранник у выхода, запуганный до полусмерти светящимся привидением, на удивление быстро пришел в себя и запер двери. Хорошо, что стоявший на шухере Мамай печенкой почуял неладное и подошел к крыльцу снаружи. Услышав незапланированный шум, он вышиб дверь, сбил охранника с ног и выпустил на свободу посланника Ночи. Потери ограничились черным колпаком с фосфоресцирующими глазами, который свалился у Стражника на бегу, и, конечно, пятном на репутации.
Эта история могла быть случайностью, но больше напоминала ловушку, и Вольдасу она сильно не понравилась. Он не представлял себе, кто может готовить ему западню. Одно ясно — то была не милиция, ибо неведомый противник не показывал лица, не пускался в погоню и при малейшей опасности контакта сам бежал с поля боя.
Тем временем в Интернете, откуда Главный Стражник черпал информацию о событиях в мире, поползли слухи о вызывающе наглых преступлениях, которые к ним не имели никакого отношения, хотя совершались именем Третьей стражи. Конкуренты завелись, злобно прокомментировал Мамай. Как раз к этой новости Вольдас отнесся спокойно. Если становишься законодателем моды, то будь готов к появлению последователей и подражателей.
И все же надо было держать руку на пульсе. Вольдас посадил за компьютер дотошного Митеньку, и тот за день нарыл кое-какие подробности, но все звучало полным бредом. Якобы есть в сети тайные форумы, на которые простым смертным вход запрещен, а общаются там верховные Стражники и старшие рыцари всех направлений. Они, эти верховные, следят за рядовыми виртуальными тусовками и оттуда вылавливают подходящих людей для своих страж.
Обсудив это дело с Митенькой и Мамаем, Вольдас пришел к выводу, что Интернет — та еще помойка, но дыма без огня не бывает. Кто-то еще в этом городе мутит воду на тему Третьей или прочих страж, кто-то серьезный, а не шантрапа. Но Москва большая, места хватит всем, а потому появление параллельных структур означает лишь одно. Надо быть поосторожней и к подбору новых людей относиться более строго, чтобы не допустить проникновения чужого агента в свои ряды.
В глубине души Рыцарь Ночи был, конечно, уязвлен появлением самозванцев. Он уже привык чувствовать себя единственным повелителем ночного города и ни с кем не собирался его делить. Будучи хорошо знаком с законами рынка (а чем еще, как не рынком, является наш продажный мир?), он уже предвидел промышленный шпионаж, борьбу за сферы влияния, кровавые разборки и прочую мышиную возню, опошляющую высокую миссию Стражников. Но ничего поделать было нельзя, пока противник скрывался в тени и разил исподтишка.
Особенно волновали Главного возможные лазутчики, и он снова и снова заставлял своих приближенных рассказывать, откуда взялся среди них тот или иной Стражник и насколько ему можно доверять. Потом ловил себя на мании преследования, вспоминал Сталина и других диктаторов, отравлявших себя и всю страну страхом и подозрениями, и с досады глушил джин в одиночестве, в своей квартире у Красных ворот. Да, он боялся, но не покушений на свою драгоценную особу, а превращения Третьей стражи в заурядную мафию, сражающуюся за место под солнцем с другими корыстными бандитами, лишенными чести и воображения. Он боялся, что власть над городом и составление новых комбинаций перестанут приносить ему радость — и радость действительно уходила из души, оставляя после себя терпкие воспоминания, похожие на похмелье. Его детище, самый удачный из его проектов переживал уже второй кризис с момента ухода из Ксюшиного вертепа.