– Он уже плох совсем был в последние дни… – всхлипывала дама. – Я приходила их с Баксиком кормить, близких-то у них нет никого… Баксик вообще ласковый, а тут как с цепи сорвался!
«Собака! – поняла Лука. – А с хозяином случилось что-то… нехорошее!»
– Давай решай, – сказал один из полицейских, – нам еще протокол составлять, труповозку вызывать… А мы время теряем с этой тварью!
– Блин, – тоскливо ответил второй, – во попадалово! Пристрелить его правда, что ли?
Луку будто кто-то в спину толкнул.
– Извините, – она шагнула на площадку, менты обернулись на голос, – можно я попробую его успокоить?
– А вы кто? – уточнил один из них.
– Соседка… снизу…
– Да ты что, девочка, он меня не подпускает, а уж я-то его куриными потрошками как кормила! – снова заплакала женщина.
Ощущая в душе странную уверенность в том, что все получится, Лука шагнула прямо к полицейским, и те молча расступились. С порога был виден холл, из которого вели двери – налево, в кухню, и направо – в комнату. На пороге последней стоял, завывая и вздыбив шерсть… сиамский кот. Лука остановилась в растерянности – ожидала увидеть пса! И вдруг, вспышкой, мелькнуло воспоминание – она и Муня на крыше, и та рассказывает о жителях соседнего дома то, что видит «периферическим зрением»!
А затем – Лука так и не поняла, что произошло, – мир окрасился в нереальные цвета. «Не собака Баксик» оказался в их средоточии, во всполохах агрессивно-красного. Кот был испуган, потерян… Лука воочию увидела, как тянутся от него за угол комнаты и обрываются теплые солнечные ниточки… Верность. Привязанность. Любовь?
Она судорожно выдохнула, потеряв «картинку». Так вот как это – видеть! Видеть то, что вроде бы и не существует в реальности, но без чего эта самая реальность невозможна!
Лука шагнула к коту и медленно опустилась на колени. Протянула руку. Кот издал леденящий душу вой, дама в шлепанцах ойкнула, а один из полицейских по-доброму посоветовал девушке идти домой.
В расширенных зрачках кота полыхали багровые глубины ада.
«Тише, тише, – подумала Лука, снова сосредотачиваясь, – не бойся меня!»
Кот перестал выть и навострил уши.
«Ты меня слышишь? – удивилась Лука. – Я не причиню вреда! А вот они могут!»
Кот утробно заурчал и забил хвостом.
«Тебе нельзя здесь оставаться, – продолжала безмолвный разговор Лука, – ты можешь пострадать! Идем со мной? Я что-нибудь придумаю! И знаешь что, я тоже недавно лишилась… чего-то. А без него очень погано! Поэтому я тебя понимаю!»
Замерев, она смотрела, как оборванные солнечные лучи стягиваются к коту и исчезают под бежевой шкурой. Как гаснет адово пламя в зрачках, как – полосками – показываются в глазах радужки небесно-голубого цвета.
«Бакс! – позвала она, протягивая вторую руку. – Иди ко мне!»
Зверь шагнул к ней, распрямляя сгорбленную спину, аккуратно и методично обнюхал пальцы, задрал хвост, мимо попятившихся назад ментов вышел на лестничную площадку. И выжидающе оглянулся на Луку.
– Я его заберу? – спросила она у соседки, поднимаясь и отряхивая колени. – Вы не возражаете?
– Нет! – всплеснула руками та. – Куда ж мне такое! А у Евгения Захарыча родственников не было… один-одинешенек жил…
– Ну пройдемте на осмотр тела! – прервал новый поток слез полицейский. – Девушка, спасибо за помощь! Вы с этой тварью того… поаккуратнее!
Лука упрямо тряхнула волосами и пошла вниз по лестнице. Кот бесшумно следовал за ней. Пока она доставала ключи и, стараясь не шуметь, открывала дверь, зверь стоял рядом, задрав голову и разглядывая ее. Его морда, уши, лапы и хвост были почти черными, а шкура – светло-бежевой.
– Ты – красавец, Бакс! – улыбнулась она, толкая створку и включая свет в прихожей. – Заходи! Если Анфиса Павловна нас выгонит, будем жилье вместе искать!
Длинное тело скользнуло в дверь. Перед глазами Луки на миг снова запрыгали потусторонние всполохи, а в ушах вдруг прозвучала фраза, заставившая ее с грохотом выронить ключи: «Зови меня Вольдемар…»
Спустя еще неделю Темку выписали домой. Лука стояла за углом здания больницы и смотрела, как суетилась рядом с братом мать: поддерживала его под руку, запахивала ему куртку… И с горечью понимала, что та уже давно не была с ней так ласкова. А ведь относилась к ней по-другому. Да, пожалуй, как раз до того случая с печкой. То ли мать, решив, будто она специально навредила брату, так и не смогла простить, то ли еще что, но именно оттуда и потянулась та самая покрытая коркой льда полоса отчуждения и непонимания между ними. Отец, всегда относившийся к детям ровно, с простой и уверенной любовью, к сожалению, редко бывал дома. Хотя кто знает, может быть, бывал бы чаще, все стало бы еще хуже?