– Эй, чулидка, ты там живая? – раздался обеспокоенный голос за дверью.
– Живая, – пробормотала она, ища глазами полотенце, – только мокрая и замерзшая!
– А мы щас чайку! – сообщил волосатик. – Ты с чем бутер будешь – с сыром или с колбасой?
– С сыром и колбасой!
– Обжора!
– Жадина!
Несерьезный диалог с несерьезным собеседником Луку совершенно успокоил. Что было – не вернешь. Что случилось – не исправишь! Слава богу, что пропавшая стрекоза не имеет к ней никакого отношения!
Из ванной девушка выходила взбодрившейся, потягивала носом – с кухни пахло жарившейся яичницей. Михал Кондратьич Бабайка что-то напевал в унисон шипевшим на сковородке яйцам, гремел посудой. Интересно, как он, коротыш, доставал до буфета, плиты и стола? Она собралась было направиться на кухню, посмотреть на этакое диво, как вдруг будто кто-то дунул ей в ухо. Голос был неслышим, неосознаваем, однако это был голос, о чем-то просивший, куда-то зовущий…
Лука развернулась, толкнула дверь в другую комнату и обнаружила ее почти пустой. В углу стояла кушетка, в другом – находилась лестница, ведущая на второй этаж. Сквозняки играли пылинками со ступенек, будто чертили некий вектор, указывающий направление. Затаив дыхание, девушка поднялась по лестнице.
Комната была большой. Дощатые полы и балясины потолка выкрашены темно-вишневой краской, стены обиты пожелтевшей от времени вагонкой. У одной стены раскорячился огромный, ручной работы сервант, похожий на пень древнего дерева, у другой – старинное трюмо со столиком на львиных лапах и такой же стул. Под окном стояла двуспальная кровать, матрас на которой был завернут в потемневший от пыли полиэтилен. Комната так не вязалась с простой и дешевой обстановкой внизу, что казалась сказочной. Лука будто шагнула из одной реальности в другую. Это ощущение усилилось, когда она увидела стойку для оружия, увешанную разной длины мечами и кинжалами. Хотела было подойти к ней, но отвлекли пожелтевшие фото на трюмо, в простых деревянных рамках. На одном из них небо изображало такую знакомую птицу…
И действительно, белое облако было и на этой фотографии! Они проводили время все вместе в тот день, на берегу какого-то озера – Этьенна с Петром, Эмма с мужчиной, уже виденным Лукой на другой фотографии, и та белокурая красавица с огромными глазами, чуть позади которой на этом фото стоял… молодой Борис Гаранин. Его руки лежали у нее на плечах, она чуть откинулась назад, будто нуждалась в ощущении его тела как некой опоры. Здесь сразу бросилось в глаза ее сходство с Алусей. Те же тонкие черты лица, большие глаза и высокие скулы. Такой же эльф, только взрослый и не несущий во взгляде печать обреченности!
Заскрипело старое дерево, заставив Луку вздрогнуть. Внизу, на кухне, Михал Кондратьич гнусаво напевал «Паромщика» и ничего не слышал. Рассохшаяся дверца трюмо раскрылась. С покосившейся полки съехала и, рассыпавшись, упала на пол кучка фотографий.
Смешной лохматый мальчишка, улыбается щербатым ртом. Глаза – большие, задумчивые, явно материнские, но черты лица более основательные, и нос пока не сломан…
Он же играет со щенком, не менее лохматым, чем сам. Противники отнимают друг у друга веревку, завязанную узлами…
Жених и невеста. Она в пышном платье и смешной шляпке-таблетке, с которой спускается фата до самого пола. Глаза сияют неизбывным счастьем. Он в строгом костюме и уродливом широком галстуке (сейчас таких не носят). А черные костюмы любит и до сих пор…
Судорожно вздохнув, Лука села прямо на пол, перебирая бумажные прямоугольнички, запечатлевшие жизнь чужой и поначалу счастливой семьи.
Они на берегу моря. Гаранин-старший основателен, как скала, – с таким ничего не страшно.
Семья еще где-то… Он не улыбается, она смотрит на сына, тянется, чтобы поцеловать в блондинистую макушку. Яр прижимается к ее боку, не стыдясь родительской нежности. Доверчивый, ласковый парень!
Она вдвоем с сыном…
Она вдвоем…
Вдвоем…
А эта фотография относительно новая, цветная… По полю, взявшись за руки, гуляют двое: она и рыжий незнакомец, не уступающий Гаранину-старшему в габаритах. И если она смотрит вдаль, будто видит там будущее, – он смотрит на нее, откровенно любуясь. У него добрая улыбка и куча веснушек, так не вяжущихся с фигурой и грацией тяжелоатлета.
Лука вновь и вновь перебирала фотографии и ловила себя на чувстве, очень похожем на зависть. Здесь, на фотокарточках, была запечатлена любовь как она есть. Вспомнились свадебные фото родителей. У мамы… Валентины Игоревны напряженное лицо, у отца – спокойное и немного насмешливое. Спроси Лука у родителей сейчас, любят ли они друг друга, что получила бы в ответ? «Не задавай глупых вопросов!» – от матери. «Насмешила, доча!» – от отца. И дополнительную ремарку от брата: «Во дура!»