Почему так?
– А никто не знает! – раздался вдруг голос над ухом.
Лука подскочила, выронив фотографии.
Михал Кондратьич сидел на трюмо, задумчиво жуя кончик собственной бороды.
– Любовь, она как птица, чулидка! Коли на тебя слетит и на сердце сядет – запоет так, что заслушаешься. Но в неволе жить не будет. Погибает быстро…
Лука аккуратно собрала фотографии и протянула ему.
– Простите меня, я случайно…
– Знаю, – по-доброму улыбнулся тот. – Хозяйка здесь часто бывает – переживает за детей. Вот и с тобой познакомилась, картинки показала – хороший знак! Значит, примет в семью-то!
– Чего? – вытаращилась на него Лука, однако человечек уже исчез.
Дверца трюмо была плотно закрыта. А снизу раздался крик:
– Огрыч-магарыч, яйца пригорели!
Яр вернулся, когда Лука с аппетитом наворачивала подгоревшую яичницу, а висящий в воздухе у мойки Михал Кондратьич отчищал сковородку, ворча сквозь бороду. На все попытки Луки позвать его к столу он хмурил брови и отвечал, что «Домовым Домостроем не положено, и не бывать тому во веки веков!».
Гаранин застыл в дверном проеме, и его лицо на миг осветилось нежной улыбкой. А затем спросил:
– Показаться решил, старый пень? – Прошел к холодильнику – выгружать продукты из рюкзачка.
– Есть будешь? – последовал вопрос.
– А кстати, почему я тебя, Михал Кондратьич, в прошлый раз не видела? – сообразила Лука. – Испугался?
– Это кого это? – оглянулся тот. – Тебя, чулидку, что ли?
– Да нет, его! – она мотнула головой в сторону парня. – Правда, я бы тоже испугалась.
Лохматик покосился на Гаранина и горько сопнул носом.
– В гости я уезжал, к тетке своей, в Саратов. Знал бы, что он такого дурака сваляет, и не подумал бы поехать!
Мощные плечи Гаранина под черной футболкой напряглись. Захлопнув холодильник, он посмотрел на Луку.
– Помнишь, как спасла меня?
Девушка подавилась чаем.
– Что?
– Когда вы с Димычем приехали ко мне… Вовремя приехали, надо сказать! Не его зелья меня на ноги подняли, они просто ускорили процесс. Это сделала ты.
– Хорошее дело! – улыбнулся Бабайка, ставя на стол тарелку с еще одной яичницей и большущую чашку чаю. – Ну вы кушайте, а я пока того…
И того! В смысле, испарился. Исчез, как и не было его.
– Он правда у тебя под кроватью живет? – поинтересовалась Лука, чтобы хоть как-то унять растерянность и панику в мыслях.
Она? Исцелила? Яра?
С мгновенье Гаранин смотрел на нее в полном обалдении, а затем захохотал. Так громко и вкусно, что через мгновение она уже смеялась вместе с ним.
– По… почему под кроватью? – все еще смеясь, спросил он.
– Так Бабайка же… – растерялась Лука. – Меня мама в детстве им пугала – будешь плохо себя вести, Бабайка из-под кровати вылезет и волосы так запутает, что потом придется налысо стричься.
– Это он может! – хмыкнул Яр, подтягивая к себе тарелку. – Он вообще на все руки мастер – дом который год без ремонта его милостью стоит, не покосился, крыша не протекает.
– А почему ты не сделаешь ре… – начала было Лука и оборвала себя.
Ясно же – почему.
– Хочу к Алусе сегодня съездить, – сказал Гаранин как ни в чем не бывало. – Я просил Михал Кондратьича передать, чтобы ты меня дождалась, вдруг захочешь со мной поехать? А потом я тебя домой отвезу.
– Да мне на работу!
Яр покачал головой.
– Сегодня клуб еще закрыт, вроде завтра обещали открыть.
– С удовольствием поеду! – воскликнула Лука… и смешалась. Что ж она ляпает все время не то? Как туда можно ехать с удовольствием? – Слушай, а ей выходить на улицу можно? Вот бы погулять…
Вот бы смотреть не на больничные стены и постельное белье в веселенький цветочек, тоскливее которого ничего нет, а на небо – высокое, жемчужно-серое, полное пасмури и свободы!
– В маске можно попробовать, – улыбнулся Гаранин и вплотную занялся едой.
Лука уже принялась за чай с бутербродом (с сыром и колбасой, как просила!), но косилась на парня. Ей хотелось дотронуться до его руки. С благодарностью. Отчего у нее было ощущение, что ему ничего не надо объяснять, что с ним не надо бояться быть неправильно понятой или непонятой вообще? Удивительное комфортное ощущение с человеком, настолько далеким от понятия «комфорт», как Ярослав Гаранин.
– Расскажи, как я тебя исцелила? – попросила она. – Кажется, я была не в себе!