– Мне на работу пора, – пожаловалась Лука, снова пытаясь отцепить кота. – Слышишь, ушастый гад? На ра-бо-ту!
«Гад» упорствовал. Лука, вздохнув, вышла на кухню, где Анфиса Павловна, сияя свежим маникюром, кушала кофей.
– Ты не опоздаешь, иллюминация? – спросила она, взглянув на часы.
– Не отпускает, – пожала плечами та, – соскучился сильно.
– Соскучишься тут, – хмыкнула домохозяйка, – когда владелица то там, то тут проживать изволит. Съехать не надумала еще?
– Куда? – удивилась Лука.
Анфиса Павловна лукаво улыбнулась. На ее щеках появились трогательные ямочки.
– Известно куда. К милому своему. У него же вроде есть где жить?
– Да мы как-то… – совсем растерялась Лука.
Ей даже и в голову такое не приходило! Жила сегодняшним днем, наслаждалась тем, что есть, каждодневными встречами, теплом прижавшихся друг к другу тел, даже расставаниями, после которых обязательно следовала новая встреча. Все, кажущееся незыблемым и постоянным, рухнуло в тот миг, когда она услышала о том, что неродная дочь, и с тех пор Лука в это, незыблемое и постоянное, не верила. Наверное, повзрослела…
– Иди-ка сюда, мой хороший! – все еще улыбаясь, Анфиса Павловна отодрала Вольдемара от Луки и, переложив себе на колени, серебряной ложечкой зачерпнула масло из масленки. – Иди, собирайся! А я его подкупать буду!
На пороге Лука оглянулась. Кот вылизывал ложку, но ухо держал повернутым в сторону хозяйки. Длинный черный хвост раздраженно бил старушку по коленке, несмотря на то что она старательно гладила кошачью спину.
– Иди-иди, – замахала рукой Анфиса Павловна, – справлюсь я с твоим пиратом. Сейчас вот минтая нажарю…
Блеклые голубые глаза, лучащиеся добром, аккуратный подбородок, седые волосы на пробор, прихваченные черепаховой гребенкой… И когда эта маленькая пожилая дама успела стать такой родной?
Сглотнув ком в горле, Лука вышла в коридор. Жизненные истины оказались сродни кошкам – гуляли сами по себе, захаживая в гости лишь по собственному желанию!
Поздно вечером пошел снег. Да такой, что забелил все вокруг, будто простыни развесил вдоль улиц и между зданиями. Посетители «Черной кошки» поспешили разойтись, пока до дома еще можно было добраться. Лука проглядывала чеки за день и искоса посматривала на дверь – должен был приехать Яр. И действительно, скоро увидела его входящим, правда, не одного, а с Димой Хотьковым. Оба смеялись, стряхивая снег с капюшонов курток и плеч. Она поспешила им навстречу.
– Ну и погодка! – чмокнув ее в щеку, сообщил Димыч. – Сейчас бы гулять и гулять в этом снежном царстве. Жаль, что завтра на работу.
– Жаль, что другое… – коротко сказал Гаранин, без стеснения привлекая и целуя Луку.
Хотьков мгновенно помрачнел.
Лука поняла, что имел в виду Яр – неуловимого убийцу, который мог поджидать за каждым углом.
– Закончила? – уточнил Гаранин.
– Закончила, закончила, – улыбаясь, закричал Макс из-за стойки бара, – пущай идет на все четыре стороны!
– Блин, в одну бы правильно дойти! – глядя в окно, пробормотал Хотьков.
За окном было белым-бело.
– Мы тебя до машины проводим, – сказал ему Яр, – а потом к своей вернемся.
Димыч кивнул с благодарностью.
Лука сбегала в подсобку, стянула фартук, скинула мягкие туфли, залезла в сапоги и куртку, укуталась шарфом. Наступало самое чудесное время суток – время рядом с Гараниным. Она никогда не загадывала – отвезет он ее к себе или домой – и уедет. И разочарований по этому поводу не испытывала.
Они вышли на улицу. Ветер бесновался выше, трепал им же самим сотканные снежные полотнища, придавая ночному пейзажу совершенно нереальный вид. У земли было относительно тихо, однако густой снегопад перекрывал видимость.
Перейдя дорогу, направились в ту сторону, где Хотьков оставил машину. Вокруг царили пустота и тишина, лишь снежные крупинки шуршали, царапая куртки. Гаранин вдруг остановился… Как-то задумчиво натянул на плечо вторую лямку рюкзака – до этого нес на одном плече, – и вдруг… сделав Димычу подсечку, швырнул его на землю.
Все произошло за долю секунды…
Лука изумленно смотрела, как Яр, будто в замедленной съемке, идет к ней – вкрадчивый, чужой и смертельно опасный, как крутит в пальцах непонятно откуда взявшийся нож. Гаранин, оказавшись рядом, взглянул на девушку страшными суженными зрачками на нечеловечески бледном лице и хрипло произнес: