– Отец любил из дерева мастерить, резьбой увлекался. Раньше. Стоит, Алусь, куда ж такой монстр денется!
Сестра хихикнула.
Уже от калитки Лука увидела сиреневое пятно, прилипшее к перилам крыльца. Как только машина въехала во двор, оно кометой заметалось туда-сюда. Алуся пискнула, подхватила кота и, выскочив из машины, припустила к дому с крейсерской скоростью. К чести Вольдемара следует заметить, что он не выпустил ни одного когтя – философски болтался у нее под мышкой, подметая хвостом заснеженную дорожку.
– По дому соскучилась? – уточнил Димыч, с удивлением глядя, как она пританцовывает на крыльце.
И тут Лука поняла, что Михал Кондратьича Бабайку алхимик не видит.
– Покажись, старый пень, – крикнул Гаранин, – не вводи почтенную публику в заблуждение! Здесь все свои.
Спустя мгновение Димыч едва не уронил свой рюкзак и пакет с Алусиными лекарствами, открыл рот и свободной рукой потер глаза.
– Яр, да ладно! Я вижу то, что вижу?
– А что ты видишь? – улыбнулась Лука.
Они уже шли к дому.
– Волосатого коротышку в сиреневом спортивном костюме, летающего вокруг девочки, – пояснил Хотьков.
Михал Кондратьич погрозил ему с крыльца.
– Сам ты коротышка, боярин! Бабайка я! Михал Кондратьич!
– Домовой! Настоящий! – восхитился алхимик, торопясь к крыльцу. – Никогда ранее не видел, хотя слышал, что в домах ведьм всякое можно встретить! Михал Кондратьич, мое почтение!
– Ну коли вы к нам с уважением, так и мы к вам! – ухмыльнулся в бороду Бабайка. – Заходите в дом, откушайте с дороги! Алуся, ну-тко выпусти зверя и быстро мыть руки!
– Но…
– Сначала руки – потом в дом! – строго оборвал домовой. – Совсем в больницах этих понятие о гигиене потеряли!
Лука заметила, как подозрительно блестят его черные глаза. Михал Кондратьич, хоть и не был Видящим, но тоже откуда-то все знал и понимал. И, судя по тому, как внимательно посмотрел на Луку, знал, что и она – знает.
Она отобрала у девочки кота – тот продолжал висеть сосиской и казался очень довольным – и следом за ними зашла в дом.
Бабайка тут же взял Алусю и Димыча в оборот: выдал тапки, потащил мыть руки и показывать комнаты. Из глубины то и дело раздавались восторженные взвизги девочки, узнающей старых знакомых – вещи и предметы интерьера.
Гаранин проводил их глазами и остался на крыльце. Лука запустила Вольдемара в дом, притворила за ним дверь и встала рядом с ведьмаком.
После вчерашнего снегопада земля прикрылась пуховым платом, а на деревьях повисли тяжелые комья. Воздух, как всегда за городом, был прозрачен и безумно вкусен. Его, холодный, свежий, хотелось не вдыхать, а кусать. Здесь царили покой и безмятежность, перелетали со старой яблони на другую синички… Но надолго ли этот покой, когда смерть по пятам идет за приехавшими сюда людьми?
– Лич нам здесь не страшен, – будто отвечая на безмолвный вопрос Луки, ответил Яр, – дом старый, место прикормленное, древнее – от духа защитит. От других не сможет…
– От других? – испугалась девушка. – От того ведьмака?
– Нежить бывает не только бестелесная, – поморщился Гаранин, но будто оборвал себя, не желая дальше рассуждать на эту тему, – пойдем в дом. Надо поесть и Алусю устроить. Там ей какие-то уколы делать.
После сытного обеда, приготовленного Михал Кондратьичем – и ведь знал, что приедут! – измученную насыщенным утром Алусю уложили спать, но перед этим Димыч сделал ей необходимые инъекции. В неярком освещении второго этажа, где для нее застелили кровать, ранее накрытую полиэтиленом, она выглядела почти здоровой, даже щеки порозовели. Лишь сильная худоба да платок-бандана на голове указывали на болезнь.
Вольдемар, успевший за время обеда не только слопать куриную грудку напополам с Алусей, но и облазить дом снизу доверху, улегся в ногах девочки, однако спать не стал. Прижмурив глаза, внимательно прислушивался к происходящему.
– Лука, – позвала Алуся, когда брат, уложив и поцеловав ее, ушел вниз, – посиди со мной, пока я не усну?
– Давай, – улыбнулась та, – заодно мне посуду не мыть!
Девочка прыснула, а потом посерьезнела.
– Все очень плохо? Яр никогда такого не делал – не крал меня из больницы! Его за это накажут?
– Все плохо, – честно призналась Лука, – но мы все с тобой, тебе не надо бояться.
– Я не боюсь, – покачала головой та, – я уже давно ничего не боюсь. Знаешь, если меня не станет, я бы хотела, чтобы это случилось здесь…
Лука сглотнула ком в горле. Смерть для тех, с кем она постоянно ходит рядом, не пугающая неизбежность – обыденность.
– Спи. – Она наклонилась, поцеловала девочку в макушку и вдруг вспомнила, как ее так же целовала мама… то есть Валентина Игоревна. – Спи и ничего не бойся! С таким братом я бы тоже ничего не боялась!