Клава быстро нашла телефонную будку и позвонила по номеру, данному ей оперработником.
При встрече с сотрудником она передала ему все письма гостьи. По его совету в кино Клава все же сходила.
Специалисты долго колдовали над зашифрованной тайнописью. Письма направлялись Стрекозой на подставные адреса в Бельгию, Люксембург и Западную Германию.
«...Это будет последнее сообщение по почте, — добавляла Стрекоза в одном из шифрованных писем для Брауна. — Другую часть сведений передам через тайник»...
«...Отсюда вылетаю в Ленинград, где должна состояться наша свадьба. Не знаю, все ли готово со стороны жениха. Мои наряды собраны полностью и хочется поскорее ими воспользоваться» — открытым текстом сообщала она в другом письме.
Утром следующего дня Стрекоза, наконец, вышла в город.
25
Перед отъездом из Синегорска, оставляя свой адрес медсестре санатория Эльвире Сорокиной, старшина Бирюлькин чуть не на коленях просил ее не забывать о нем. Медсестра не отвергла его притязаний, накануне отъезда без стеснения пришла в комнату, где Антон организовал прощальный ужин. После ужина всей компанией пошли на берег озера, а оттуда Бирюлькин проводил Эльвиру до домика Эммы Новак, где она часто оставалась ночевать. Пришла Эльвира и на вокзал, на перроне она долго шепталась с полупьяным Антоном, а потом обняла и расцеловала его.
Из Москвы, Новосибирска и других городов, где делал остановки веселый отпускник, он посылал Эльвире длинные любовные письма, адресуя их в домик тетушки Новак, как было условлено. Из Бобровки Стрекоза получила от него два письма. В одном из них старшина нарисовал план поселка и железнодорожной станции, где он надеялся встретить ее, когда получит телеграмму с заранее обусловленным текстом.
И вот такая телеграмма пришла.
Бирюлькин никому из сослуживцев не сказал о приезде к нему будущей подруги жизни, зная, что нарушает порядок, установленный в расположении части.
Две недели тайных страстей сделали его безвольным и послушным орудием Стрекозы. По ее предложению гуляли они вблизи охраняемой зоны; в беседах с ней, желая показать себя, Бирюлькин хвастался связями с командованием части, называл их фамилии, давал характеристики, подробно рассказывал о жизни части, не догадываясь, что все это записывалось Стрекозой на портативный магнитофон, переданный ей Келлером в Синегорске.
Зная пристрастие Бирюлькина к спиртному, Стрекоза склоняла его к выпивкам. Она каждый день наблюдала, как после первых рюмок вина Антон терял над собой контроль, как легко отвечал на все ее «недоуменные» вопросы, погружаясь все глубже и глубже в топкое болото, из которого трудно было выбраться без посторонней помощи.
И вот пришло время раскаяния и расплаты.
В кабинет подполковника Селезнева вошел высокий, стройный старшина с рыжеватыми усами и бакенбардами.
— Садитесь, товарищ Бирюлькин, — пригласил Селезнев, закрыл папку, поднял телефонную трубку: «Зайдите ко мне, Николай Федорович. Явился ваш подопечный»...
Через минуту в кабинет вошел немолодой капитан, сухо, кивком головы поздоровался с Бирюлькиным и сел на стул у приставного стола.
— Вы, надеюсь, знаете, зачем вас пригласили сюда? — официальным тоном спросил Селезнев.
— Не знаю точно, но догадываюсь. Я и сам уже хотел зайти к капитану Ярославцеву, да не застал его в полку.
— Ну, выкладывайте сейчас, все как на духу, — предложил Селезнев.
— Я вызвал сюда одну женщину, хотел жениться на ней, — начал Бирюлькин.
— А слухи ходят, что вы уже женились, — перебил Селезнев.
— Я прожил с ней две недели, как с женой, но мы не регистрировались. Сколько раз заговаривал о свадьбе, она ничего определенного не отвечала, говорила, что надо получше узнать друг друга, не торопиться. А на днях у нас вышел такой разговор, после которого я не хочу с ней видеться, даже боюсь новой встречи.
— Это почему же?
— Она мне показалась подозрительной...
— А раньше ничего подозрительного не замечали?
— Да вот сейчас кое-что приходит на ум. Много я, наверное, лишнего ей порассказал. Каждый день выпивки, разные разговоры. По выходным дням ходили на прогулки в лес, на реку. Я во хмелю да на прогулках откровенно рассказывал Елене обо всем, что происходило у нас в части, как мы начинали строиться, как обживали позиции, осваивали новую технику...
— А она проявляла к этому интерес?
— Вот и именно, сама расспрашивала. И когда я рассказывал о своих служебных делах, Елена становилась добрее, внимательнее, даже ласковее, будто расплачивалась со мной. Тогда я всего этого не замечал, понял только теперь, после этого разговора.