Я бросила взгляд на мелкие строки, которые чуть ли не сливались в единое полотно. В небольших городках газетная бумага подороже, чем в крупных — сюда еще довезти надо. А денег у жителей меньше. Вот и лепят печатники строки плотнее, чтоб побольше статей и объявлений уместить. Местная газета выпускалась в один лист, и на той стороне, которая выглядывала из-под булочки, кричали заголовками новости. Я взяла в руку сдобу и замерла: со страницы на меня бросилась знакомая фамилия.
Конечно, я встречала упоминания графского рода Меркатов за эти девять лет, и всякий раз у меня портилось настроение. Мне приходилось просматривать светскую хронику: никогда не знаешь, какие сведения пригодятся в работе. Последний раз я читала газету в тот день, когда говорила с Фасталком. Рассудив, что в такой глуши светские новости не печатают, я развернула листок текстом к себе. Меркаты упоминались в статье про мобили. В двух городах дварфы открывают не мастерские, а целые цеха, где будут собирать мобили один за другим. Третий цех уже открыт и успешно производит оникс-мобили, которые скоро станут бегать не только в центральной провинции, а и на периферии.
Ушлому журналисту удалось узнать, что Меркаты пытались договориться с дварфскими мастерскими, но по каким-то причинам дварфы не пожелали иметь с ними дела. Я удовлетворенно улыбнулась и попросила Небесные сады за неизвестных мне дварфов, которые отказались работать с гнилыми людьми. Некто, близкий к Меркатам, пожелавший остаться неизвестным, заявил, что Меркаты все же собираются создать собственную мастерскую. “Какие чудеса техники выйдут из-за ворот нового цеха?” — вопрошал журналист и сообщал, что под мастерские Меркаты отвели землю размером с десять городских кварталов и обносят ее высоким забором. “Рано или поздно мы узнаем секрет”, — обещала газета.
Я от души пожелала провала всем их начинаниям.
Дожевав булочку, которая теперь казалась уже не такой вкусной, я убедилась, что Секирд в порядке и способна на долгие переходы, и мы пошли на окраину города к Стрекозе.
* * *
Пока нас не было, Стрекоза окончательно почернела и приобрела вид техномагического агрегата из будущего — странного, страшноватого и непонятного. Блестящая крыша и правда будто отталкивала жару. Теперь артефакт холодного воздуха вполне справлялся с летним зноем.
Остатками серебристой краски Лавронсо с Бейлиром выкрасили некоторые детали на боках Стрекозы, и конструкция стала выглядеть как ужасный сон техномага. А надо бы неприметно! Но когда речь идет о красоте — в понимании наших "художников" — всякие соображения осторожности куда-то пропадают.
Из города мы выехали по тракту и встретили другие мобили. Если раньше на зеленую Стрекозу смотрели как на всякий другой недорогой мобиль, то теперь черно-серебристая Стрекоза вызывала завистливый восторг. Даже некая весьма небедная семья в карет-мобиле, отделанном спилами лилового клена, едва не свернула шеи, рассматривая наше чудовище. Все-таки стоило выбрать менее приметный окрас. Когда мы поехали по мелким проселочным дорогам, я вздохнула с облегчением.
Мы не рисковали останавливаться на ночь в тавернах. Несмотря на то, что от мест, где искали дварфо и Секирд, мы уже отъехали, все же оставался шанс на несчастливое стечение обстоятельств. По словам Лавронсо, за ними гналось с дюжину подручных ночного хозяина, и спасла их только очередная новинка, которую человеческие инженеры создали вместе с дварфами — разводной мост.
Мы накупили по селениям побольше одеял, и каждый вечер Стрекоза раздвигала крылья, дав крышу нечаянным гостям. На мою лежанку никто не претендовал. Бейлир попробовал было уступить свою Секирд, но та обиделась непонятно на что, и он отстал. Хитра ночевала в личине лисы, то свернувшись в клубок, то растянув лапы на постилке. Мысль о том, чтобы променять безопасность на сомнительный комфорт, никому не приходила в голову.
У такого неторопливого передвижения были и свои достоинства. Вечером я уводила Стрекозу подальше от дороги, мы разводили костер, отгораживая его мобилем от чужих глаз, и готовили ужин. Пока кипела похлебка, тушилось жаркое или запекалась добыча Хитры, троица музицировала, а после мы ели и вели неспешные разговоры. Бейлир, чьей боевой половине не находилось пока применений, витал в облаках, писал песни, а отойдя на свободное место, разминался в гибком танце.