«Возвращайся, — сказал он тогда. — Здесь тебя ничего не ждет, кроме опасности».
«Неужели ничего?» — спросила я.
Будучи слишком благородным, чтобы говорить на эту тему, он тем не менее ответил, и я сделала свой выбор.
— Было слишком поздно, — сказала я, разглядывая свои руки, лежащие на коленях.
Небо потемнело, собирался дождь, но два моих обручальных кольца, золотое и серебряное, все еще отливали блеском на пальцах. Выходя за Джейми, я не сняла с левой руки золотого кольца Фрэнка, а серебряное, подаренное Джейми, носила на четвертом пальце правой в течение вот уже двадцати с лишним лет.
— Я любила Фрэнка, — тихо произнесла я, не поднимая на Бри глаз, — очень любила. Но к тому времени сердце мое целиком принадлежало Джейми, сердце и каждая клеточка тела. Я не могла его бросить, просто не могла…
Ища поддержки, я подняла глаза на Бри. Она смотрела на меня с каменным выражением лица.
Я снова опустила глаза и продолжила:
— Он отвез меня к себе домой, в Лаллиброх, так называлось это очень красивое место…
Я прикрыла глаза, чтобы не видеть больше этого выражения на лице Брианны, всеми силами вызывая в памяти образ Брох-Туараха, тогдашнего Лаллиброха. Прелестная шотландская ферма, с лесами и ручьями. Тут был даже клочок плодородной земли — явление для этих краев редкое. Очаровательный тихий уголок, надежно защищенный высокими холмами и горными перевалами от бурь и невзгод, сотрясавших Шотландию. Но даже Лаллиброх мог служить лишь временным убежищем.
— Джейми был объявлен вне закона, — объяснила я, и перед глазами предстали шрамы, следы порки, которые англичане оставили на его спине. Целая сеть тоненьких белых линий, покрывавшая широкие плечи, точно паутина. — За его голову было обещано вознаграждение. Выдал его англичанам один из арендаторов. Те схватили его и отвезли в тюрьму в Уэнтуорте, чтобы там повесить.
Роджер громко присвистнул.
— Жуткое место! — заметил он. — Вы там были? Стены, должно быть, футов в десять толщиной.
Я открыла глаза.
— Да, так оно и есть. Я была в этих стенах. Но даже самые толстые стены имеют двери.
В груди я вновь ощутила холодноватый огонек — смесь храбрости с отчаянием. Именно эти чувства привели меня тогда в Уэнтуортскую тюрьму в поисках моего возлюбленного.
«Если я тогда могла сделать это для тебя, — мысленно обратилась я к Джейми, — то смогу и сейчас. Только помоги мне хоть немного, чертов шотландец, помоги!»
— Я вытащила его оттуда, — сказала я и глубоко вздохнула. — Вернее, то, что от него осталось. Джек Рэндолл командовал гарнизоном в Уэнтуорте.
Мне страшно не хотелось, чтобы в памяти вновь всплыли те образы, но остановить их я не могла. Обнаженный, окровавленный, Джейми лежит на полу… Поместье Элдридж, где мы нашли убежище…
«Я не позволю им забрать меня назад, англичаночка», — сказал он мне сквозь стиснутые от боли зубы, пока я вправляла вывихнутые кости его руки и промывала раны.
«Sassenach»… Так он называл меня с самого начала; по-гэльски это слово обозначает «англичанка, чужестранка». «Англичаночка». Сперва он выговаривал это прозвище насмешливо, затем с нежностью.
И я не позволила им забрать его, спрятала с помощью его родственника, маленького шотландца по имени Мурта Фрэзер. И переправила Джейми через пролив во Францию, где мы нашли приют в аббатстве Святой Анны де Бопре. Там служил аббатом один из его дядьев. Но, оказавшись там, я вдруг обнаружила, что спасение его жизни не единственная стоящая передо мной задача.
То, что сотворил с ним Джек Рэндолл, оставило в его душе не менее глубокие незаживающие раны, чем бич, которым его хлестали по спине. Я до сих пор толком не понимаю, как мне удалось справиться тогда с демонами, терзавшими его душу, причем справиться в одиночку. Когда речь заходит о подобного рода исцелениях, разница между медициной и колдовством действительно не так уж велика.
Я до сих пор ощущаю тяжесть холодного камня, сковавшего мне душу, всю силу ярости, исходившей от него, прикосновение рук, обхвативших меня за шею; вижу объятое пламенем существо, преследующее меня во мраке ночи.
— И я вылечила его, — тихо произнесла я. — Он вернулся ко мне…
Брианна, совершенно потрясенная, медленно качала головой, в каждом движении ее угадывалось столь хорошо знакомое мне упрямство.
«Грэхемы глупы, Кемпбеллы способны на предательство, Маккензи — славные люди, однако хитрецы, а все до единого Фрэзеры — упрямцы», — сказал мне однажды Джейми, характеризуя членов своего клана.