Краем глаза она еще видела силуэт госпитальной сестры. Сестра, улыбнувшись, помахала Зите рукой — до свидания! Сестра по опыту знала: молодые матери не спешат, они хотят длить этот момент. Чувство естественной гордости, глубочайшее внутреннее удовлетворение, внушаемое коррекцией, поддерживают молодых матерей, дают им, право не торопиться. Куда торопиться? Зачем? Ведь главное назначение выполнено. За Зитой, кстати, никто не прилетел — это было ее желанием. Она заранее подчеркнула, настояла на том, что из госпиталя уйдет сама. Да и Ждан был уже на «Гелионисе».
Хриза Рууд: реформа Общей школы необходима. Хриза Рууд: будущее формируется Общей школой. Хриза Рууд: будущее будет таким, каким его сформирует Общая школа.
Новый реал Гумама. Сюжет «Сэнсея» подсказан человеком, прожившим другую жизнь.
Возможен ли мир без МЭМ? Южные либеры считают: возможен.
Индекс популярности: Хриза Рууд, либер Накэтэ, доктор Чеди, доктор Хайдари, Ри Ги Чен, Гомер Хайдари, Г.Чорон, Т.Золкин, Любовь Соломка, Гумам.
Зита горделиво улыбнулась. Она торжествовала: Хриза Рууд занимает первую ступень индекса популярности. Общая школа движется к реформам, либеры не теряют популярности, реалы Гумама, как всегда, волнуют поклонников.
Светлый мир, светлый…
И все же какая-то малость, какая-то тучка на горизонте, какой-то мышиный хвостик, настолько мизерный, что за него и не ухватишься — что-то ныло в душе, мешало Зите. К гордости, радости, глубочайшему внутреннему удовлетворению подмешивалось, черня день, темное неясное чувство потери.
Потери?
Какой потери?
Зите все продолжало нравиться: бескрайний зеленый парк (она его весь исходила), резные вычурные дубы (их листья шуршали под ногами), трава…
Она повторила вслух:
— Светлый мир, светлый…
И прислушалась к тому, как прозвучал ее голос.
Голос прозвучал хрипло и неуверенно.
Недавно прошел дождь. Настоящий дождь. Он прибил траву, листву, ветви, теперь все оживало, расправлялось. Свежесть, запах теплой влажной земли — все дарило Зите радость, гордость, удовлетворение. Но и… тревогу.
Светлый мир, светлый…
Зита чувствовала себя счастливой. Она сделала все, что могла. Она реализовала свою мечту. А та неясная тучка на горизонте, серое пятнышко, что назойливо темнило ее смеющуюся душу, сосущая томительная тревога, что никак не отпускала, обессиливала ее — это все пройдет, это всего лишь реакция на пережитое. Еще один восстановительный сеанс в Центре коррекции, и все пройдет, все встанет на свои места и будет как прежде.
«Как прежде…»
Она повторила эти слова вслух и… вспомнила!
Как? Она одна? Ее сын остался в госпитале?!
Стыдясь себя, изумив, чуть не сбив с ног внимательного, трогательного в своей предупредительности госпитального Папия Урса, Зита метнулась на лестницу, взбежала по ее широким ступеням к дверям, только что ее выпустившим. В голове шумело. Она испытывала гордость: ведь она родила, обещала подарить миру сына и свое обещание выполнила! Но одновременно ее мучил, давил чудовищный стыд: что с ней? Что она скажет Хризе Рууд? Как обидится на нее Ждан, узнав, что она оставила сына в госпитале!
Сбитый с толку Папий Урс, забегая сбоку, в очередной раз проиграл ей «Прощание до скорой встречи». Гордость и удовлетворение отступили куда-то. На мгновение Зита почувствовала себя просто несчастной. Как она могла? Ведь она собиралась взять сына с собой и даже никому не позволила себя встретить. Она собиралась взять сына с собой, а вовсе не хотела оставлять его в Общей школе! Что с ней случилось?
Мысли Зиты путались.
Что скажет Хриза Рууд, узнав, что Зита оставила сына в госпитале? Это она-то, Зита, после всех ее слов, требований, после всех ее притязаний на право индивидуального воспитания!
Она пыталась успокоить себя: при чем тут Хриза Рууд? А ноги сами несли ее вверх по широкой лестнице. Там, наверху, дверь из прозрачного спектролита, легчайшая, как пушинка, но могущая при случае противостоять самым тяжелым ударам, а за ней обширный холл с живыми видами на стене: ясное море, снятое с большой высоты, далекая панорама заснеженных гор, небо…
Зита взбежала по лестнице, увидела вдали море, снятое с большой высоты, силуэт на фоне моря и отчаянно забарабанила в дверь, забыв о браслете, забыв о приличиях, забыв обо всем. Потом до нее что-то дошло, она подняла левую руку, но дверь не открылась.