— Нет конницы, — топнул ногою Куг, — пешком этих парней не догнать!
Догонять, впрочем, было и некого — едва сотня добежала до лагеря, как тут же, схватив лошадей, кинулась к южному выходу из долины, забыв, что есть еще войска, блокирующие Улука. Лишь наместник Липпин, бросив лагерь, с десятком всадников кинулся под защиту этого полуторатысячного отряда; едва они доскакали, как и это войско, бросив обозы, стремительно покатилось к Узкой щели.
Солнце уже склонилось к вершинам гор, а пленные имперские солдаты все носили тела своих товарищей и опускали их в ров, окружавший бывший имперский укрепленный лагерь. Когда погас дневной свет, на поле закачались печальные факелы; наутро лишь черные плеши в траве напоминали о вчерашнем. Да вместо рва по периметру лагеря возник узкий земляной вал.
Улук с конной сотней шел за отходящими до выхода из долины.
25
— Что с ними делать? — кивнув на утренний табор между озером и крепостью, осведомился Куг.
— Черт его знает, не в рабство же продавать!
— А что — покупатели бы нашлись.
— Свое прошлое позабыл?
— Я — так. Но делать что-то надо. Почти сотня голов.
— Как баранов считаешь. Ты с тысяцким говорил?
— Говорил, Учитель, он — собака опытная, выбился из солдат. С ним-то как, может — петлю на шею и пусть на солнышке вялится?
— Негоже так. В бою, в горячке — дело другое. Позови-ка его. Только в крепость не надо — сами за ворота выйдем.
Ис и Куг уселись перед воротами на доске, положенной на два дырявых имперских барабана. Гелл стоял перед ними в грязной белой рубахе без рукавов с широкой красной полосой по подолу. На ногах у него были не сандалии, а башмаки из грубой кожи — это вместе со штанами Империя переняла от варваров. Так что тысяцкий, как и его солдаты, был в штанах.
— Твое имя Гелл и ты командовал тысячей? — зачем-то с прежней витиеватостью спросил Ис, закончив созерцание его наряда и перейдя на правую бровь, рассеченную широким шрамом.
— Командовал, — мрачно подтвердил тот, набычив рыжую, с проседью, голову.
— Мы думаем, — Ис привычно положил руку на плечо Куга, — что с тобой делать?
— Выкупа не получите. Поместий у меня нет.
— Ты не из вольноотпущенников? — поинтересовался Куг.
— Из граждан Империи, — не принял подачки тысячкий. Он поднял голову, провел жесткой ладонью по волосам, еще прочнее расставил ноги и, заложив руки за спину, хрустнул плечами. Глухота уже прошла, только тупая головная боль донимала Гелла.
— Рабов распинал?
— В Империи для этого есть специалисты.
— И ты, конечно, об этом ничего не хотел знать! — вырвалось у Куга.
— Я солдат. И не лезу в чужие дела.
— А деревни приходилось жечь? Во время прошлого восстания?
— Мне приказывали, я исполнял.
— Но там же были женщины, дети!
— Я солдат, и лишь исполнял приказы. Отвечает тот, кто приказывает.
— Н-да, душеспасительные беседы с такими мало что дают, — вполголоса сказал Кугу Ис. — И что интересно, нет у него ни поместий, ни больших денег, одна Империя, которой плевать на эту рыжую нечесаную башку.
И снова к тысяцкому:
— Но ты же можешь понять, что здесь не ваша земля, что эти люди хотят жить по-своему?
На миг что-то острое и встревоженное блеснуло в глазах Гелла — он встретился со взглядом Учителя. И исчезло. Он опять равнодушно и нудно повторил:
— Я солдат. Я исполнял приказ.
— Если мы отпустим тебя, дашь ли ты слово, что не пойдешь против нас?
— Нет. Не могу. Хотя и не хотел бы этого делать.
— Уведите, — рассеянно сказал Ис конвоирам. Он задумался. — Неужели он так глуп, что ничего не понял?
— Учитель, они все такие.
— Не могу поверить, что человек может превратиться в существо, способное на что угодно, заложи лишь в него соответствующий приказ.
Ис забыл, что когда-то он говорил нечто подобное Ртепу, но то было вообще, а тут стоял живой человек и, как запрограммированное устройство, повторял: «Солдат. Приказ. Не мое дело».
— И все-таки, Куг, мы их отпустим. И тысяцкого тоже — не бог весть какой полководец. А разбитый враг — неплохой агитатор.
После полудня вернулся отряд Улука. Лишь конные разъезды следили теперь за бесславным отходом имперских войск. К удивлению Куга, Улук одобрил решение Учителя о пленных. Пожалуй, после Гефа, только Улук по-настоящему понимал, а главное, чувствовал Иса. Впрочем — и Мер…