Все бы ничего, но тут Эврар Остроязыкий, грубый тенн, заслуживавший своего прозвища, который давно ухаживал за Айлсой, не на шутку приревновал ее к Жослену.
Дело осложнялось еще и тем, что Айлса кокетничала напропалую, поскольку мнила себя первой красавицей в селении, а Эврар был неказист с виду, хотя и богат. Он принялся преследовать кассилианца. Тенью следуя за беззастенчивой Айлсой, тенн постоянно норовил столкнуться с Жосленом, но вместо томных взглядов и якобы случайных прикосновений награждал его тычками, подножками и насмешками. Снова и снова Жослен пытался обойти обидчика или заблаговременно уступить дорогу, но раз за разом был осмеян, а то и сбит наземь. Дошло до того, что Жослен даже не мог спокойно настелить камыш на чисто выметенный пятачок у камина, потому что Эврар каждый вечер поджидал его там, обругивал и награждал оплеухой за несвоевременное усердие.
Да, Жослен не давал ни Гюнтеру, ни его теннам поводов для недоверия, но особой любви они к нему все равно не испытывали, поскольку ревновали к пригожему чужаку своих женщин. А когда видели на его лице морщинки от затаенной ярости, то, вспомнив первые дни нашего плена, еще пуще над ним издевались, надеясь разжечь в нем забавы ради прежний безудержный гнев.
И в конце концов им это удалось.
Это случилось вечером, когда на улице свирепствовала метель и хуторяне были вынуждены сидеть в большом зале. Заиндевевший Жослен зашел с охапкой дров для кухни. Поймав его взгляд, Айлса послала пленнику воздушный поцелуй и зазывно выпятила внушительную грудь.
Покраснев и растерявшись – он еще не до конца утратил кассилианское пуританство, – Жослен не заметил подставленную Эвраром подножку, споткнулся и растянулся на полу во весь рост, рассыпав поленья.
Но даже тогда он сдержался. Я тихо играла на лютне и краем глаза наблюдала, как Жослен встал на колени и, склонив голову, принялся подбирать дрова. Гюнтер сидел в кресле у огня и лениво следил за происходящим.
– Посмотрите-ка, – презрительно воскликнул Эврар, схватив Жослена за косу мускулистой рукой. – Что это за мужик такой с косой до пояса, но без единой щетинки на подбородке? Что за мужик краснеет как девица и бровью не ведет, когда его принижают до раба? Говорю вам, это не мужик, а натуральная баба! – Тенны расхохотались. Я заметила, что Хедвиг недовольно поджала губы. Плечи Жослена окаменели, но он продолжал собирать дрова, не обращая внимания на насмешки. – Тихоня-то наш, однако, краше многих девок, а? – тем временем не унимался Эврар. – Может, стоит проверить, что там у него в штанах!
У каждого человека есть свой особый талант. Остроязыкий лучше всех умел насмехаться, и по напряженному молчанию Жослена уловил, что наступил тому на больную мозоль.
– Что скажете? – обратился он к двоим своим прихвостням. – Помогите-ка мне снять с этого волчонка тряпье, и давайте проверим, сучка он или кобель, а, ребята?
Я перестала играть и посмотрела на Гюнтера, надеясь, что он остановит разошедшихся теннов. Однако вождь изнывал от скуки и, похоже, предвкушал забавное развлечение.
Эврар Остроязыкий и его пособники окружили Жослена, очевидно намереваясь повалить его на пол и раздеть. В их планах я не сомневалась, но не могла предугадать, как среагирует кассилианец. Едва первая рука легла на его плечо, он упруго вскочил на ноги, сжимая в каждой руке по крепкому полену.
Думаю, в тот раз скальдам впервые довелось увидеть схватку в подобном стиле. Навыки Жослена за время плена нимало не притупились: недели тяжелого труда и подавляемой ярости только обострили его боевые качества. Он дрался с текучей, смертоносной и контролируемой силой, импровизированное оружие мелькало в воздухе, обрушиваясь на противников словно из ниоткуда. За считанные секунды в большом зале воцарился хаос: тенны бросались в бой и, шатаясь, отступали, прикрывая покалеченные руки и разбитые головы.
Насмотревшись на тренировки, я уже немного разбиралась в кассилианской двуручной манере сражаться. Ее разработали, чтобы превратить воина в живой непробиваемый щит для вверенных его защите. Сейчас же, не имея подзащитного, Жослен сосредоточенно оборонялся, не нанося особого вреда людям Гюнтера. Вождь наблюдал за схваткой с тем же любопытством, с которым следил за первым боем Жослена после нашего пленения. Наконец семь или восемь скальдов, объединив усилия, сумели повалить кассилианца на пол, где, хохоча, попытались стянуть одежду с его дергающегося тела.
Я набрала в грудь воздуха, чтобы закричать, хотя слова не шли на ум, но Гюнтер меня опередил, приказав: