Итак, я снова предназначалась в подарок принцу. Что ж, меня это не утешало. Хотя было интересно, что же Селиг за человек, если даже Гюнтер Арнлаугсон говорил о нем с неподдельным благоговением. Я страшилась грядущего. И думала о Жослене, который сидел где-то там на улице, трясясь на морозе. И молилась, чтобы ему хватило ума остаться в живых. Молилась, чтобы мне не пришлось в одиночку сносить издевательства судьбы. Я думала об Алкуине и Делоне… Больше о Делоне, о его красивом благородном лице, о навеки угасшем умном взоре… И тогда я впервые оплакала его, сиротливо приткнувшись у очага. Меня сотрясли душераздирающие рыдания, и шумные скальды внезапно притихли, обратив на меня любопытствующие и даже сочувственные взгляды. Я вдохнула ртом воздух и вытерла с глаз слезы.
– Вы меня не знаете, – обратилась я к ним по-ангелийски, храбро глядя в их заросшие, непонимающие лица. – Вы не знаете, кто я такая. Если моя покорность представляется вам слабостью, вы ошибаетесь.
Они продолжали пялиться на меня, но без жестокости. С любопытством и непониманием, но без жестокости. И в тот момент я всеми фибрами души ощутила отчаянную тоску по дому, захотела во что бы то ни стало снова ступить на родную землю, по которой ходили Элуа и его Спутники.
– Вот это, – сказала я на скальдийском, указывая на примитивную лиру в руке воина. Я не знала, как она называется на их языке. – Твой инструмент. Дай мне его, пожалуйста, ненадолго.
Без единого возражения тенн протянул мне свою лиру, а его товарищи рассмеялись. Я склонила голову, настраивая лады так, как учил меня учитель музыки, и одновременно пытаясь складно перевести стихи. У меня имелся к этому врожденный талант, да и уроки Делоне многое мне дали. Закончив, я подняла голову и обвела взглядом присутствующих.
– По вашим законам я рабыня Гюнтера Арнлаугсона, – тихо произнесла я. – Но законы моей страны грубо попрали, предав меня и продав против моей воли. Я ангелийка, рожденная на земле, где пролил свою кровь Благословенный Элуа. Так послушайте песню, которую мы, ангелийцы, поем, когда разлучены с родным домом.
И я спела им по-скальдийски «Плач изгнанницы» Телезис де Морне, королевской поэтессы. Ее нежные стихи не предназначались для грубого отрывистого языка варваров, и переводила я впопыхах, но хуторяне Гюнтера, думаю, все поняли правильно. Я уже говорила, и это истинная правда, что не слишком хорошо пою, но я ангелийка. И на состязании в пении между простым ангелийским пастухом и величайшим скальдийским бардом, не колеблясь, поставила бы на пастуха. Ведь мы, ангелийцы, – и неважно, сколько капель божественного в нашей крови, – являемся потомками Элуа и его Спутников. Мы – те, кто мы были и есть.
В свою песню я вложила прощание с Алкуином и Делоне, обещание Жослену Веррёю хранить верность долгу и свою любовь к тем, кто продолжал жить на родине: к Гиацинту, Телезис де Морне, мастеру Тильхарду, Каспару де Тревальону, Квинтилию Руссу, Сесиль Лаво-Перрин и ко Двору Ночи в его поблекшей славе – ко всему, что приходило мне в голову при слове «дом».
Когда я закончила, на мгновение повисла тишина, и тут же чертог взорвался одобрительным ревом. Закаленные в битвах воины стряхивали с ресниц слезы, хлопая и требуя спеть еще. Такого бурного отклика я не ожидала; тогда я еще не осознала глубинной сентиментальности, заложенной в природе скальдов. Они любят поплакать не меньше, чем сражаться и рисковать. Гюнтер кричал громче всех, победно сияя и пуще прежнего гордясь своим завоеванием – мной.
Я покачала головой и вернула тенну его лиру; на ум не приходило ни одной песни, которую можно было бы быстро переложить на язык скальдов, и мне хватило мудрости опочить на лаврах. Какой бы ущерб я не понесла той ночью, все же мне удалось получить небольшой козырь, хотя и он мог дорого обойтись мне в будущем. Когда довольный Гюнтер повел меня к дверям, обнимая за талию, я снова услышала перешептывания.
Он был молод и здоров, мой хозяин, и ненасытен. У скальдов не существует даже понятия стыда, и когда вздыбленный фаллос Гюнтера оттопырил перед его клетчатых штанов, хозяин дал мне почувствовать свое возбуждение, прижавшись сзади у всех на виду. Да, требовалось немалое время, чтобы его утомить. К своему разочарованию, я почувствовала ответную влагу между ногами. Захотелось снова заплакать, но все слезы уже пролились, и хотя бы глаза, к счастью, остались сухими. Я сосредоточилась на шепоте теннов за спиной.
– Он будет дураком, если не отдаст ее, – донеслось до меня. – Даже у Вальдемара Селига нет ничего подобного.
«Подарок, достойный принца», – вспомнила я слова Мелисанды и покорно зашагала в свой личный ад.