Девочки почувствовали, что воспитательница издевается над жуликом, и прыснули.
— Худяев, — снова поправил московский жулик.
— Ах, да! Ну ладно.
— Он меня заберет.
— Где же он?
Девочка, которая не знала, что такое мандарин (как, впрочем, и все остальные) сделала пальчиками решетку — остальные хихикнули и испуганно покосились на любимую воспитательницу.
— Да, наверное, там, — с фальшивым сочувствием вздохнула воспитательница. — Наверное, раскулачили, вещи в музей отправили. Вещи-то, небось, буржуйские. О-хо-хо, грехи наши тяжкие!
— Его за то посадили, что он у Сталина документы украл, — пискнула смышленая и плутоватая Руфа, любимица Любови Григорьевны.
— Вот приедет папа, я ему все расскажу, — поглядел жулик на Руфу своими жутковатыми глазами, — девочка поежилась и глянула на воспитательницу, ища защиты.
— Что расскажешь? — спросила Любовь Григорьевна.
— Как она, — показал пальцем на Руфу, — сказала, что папа украл у Сталина документы.
— Что ж, скажи. Не пойму, зачем ему чужие документы?
— Он ее саму посадит в тюрьму!
— Руфу? — переспросила Любовь Григорьевна. Девочки забеспокоились. — Он не приедет. Может твоя мама приедет? Она жива? Не сидит?
И тут московский жулик, а точнее Алик Худяев, сморщился и заплакал. Отошел от воспитательницы и лег на траву лицом вниз. Санёк поразился, до чего у Алика тонкая шея.
— Не расстраивайся, — зевнула Любовь Григорьевна. — Чего плакать? Приедет твой батька, и ты поедешь в свою семикомнатную квартиру с видом на Кремль, а Руфа пойдет в общежитие ремесленного училища, будет учиться на штукатура...
Мальчик продолжал лежать.
Санёк внимательно слушал разговор, ничего не понимал и мало чему поверил — не могла семья жить в шести комнатах! — но ему стало жалко московского жулика, то есть Алика.
Он присел рядом с ним на корточки.
— Не плачь, — сказал он. — Вот тебе подарок.
— Пуговица? — поднял голову Алик.
— Военная. Только ее не за что пришивать — нет дужки.
— Когда мой папа приедет, я ... я тебе подарю десять таких пуговиц. Нет, сто! И все будут с дужками.
— А когда мой папа приедет, я... я...
Санёк не знал, что сможет подарить Алику.
— Что у тебя еще есть? — спросил Алик.
— Больше ничего, — похлопал себя Санёк по несуществующим карманам.
Алику Худяеву так и прилипла кличка “Московский жулик”, считалось также, что его отец украл документы у товарища Сталина. Зачем, зачем его отец спер документы? Все ведь у него было. И ел хорошо, шпроты всякие с мандаринами. Чего ему не хватало?
После ужина Любовь Григорьевна сдала дежурство “бабаньке”, ночной сторожихе, чья раскладушка ставилась на ночь перед печкой. В обязанности старушки входило следить, чтоб ребята не очень безобразничали, а если кто испугается страха ночного, подойти и успокоить. Иногда она рассказывала “случаи из жизни” и пела песни. Особым успехом пользовались песни “Когда я молоденьким мальчиком был, военную службу я очень любил”, “На плечах погоны, на грудях кресты” и невесть как оказавшаяся в Гамалеевке: “Он молвил ей: “взгляните в небо, леди, — там, в облаках летает альбатрос”...
Бабанька привернула фитиль керосиновой лампы, поставленной на табурет рядом с раскладушкой, и на просьбу рассказать “случай из жизни” взмолилась:
— Ой, милые! Устала я — сено весь день огребала, насилу доползла до вас. Спите с Богом, а я завтра расскажу про змея.
Санёк, засыпая на своей кровати, стоящей встык с кроватью девочки Руфы, вдруг подумал:
“Как папа узнает, что я здесь? Ему надо написать письмо”.
Но тут же возникло множество вопросов: Где взять бумагу? Где карандаш? Как купить марку, если нет денег? Может, Любовь Григорьевна даст бумагу и марку?
“А письмо треугольничком я сам сложу”, — решил он и успокоился.
Некоторые мальчики и девочки ложились в одну кровать и спали обнявшись. Санёк подумал, что, наверное, и ему надо спать с какой-нибудь девочкой. Может, с Руфой? Только пусть у нее волосы отрастут — спать с лысой девочкой нехорошо.
Он заснул.
— Неужели ты умеешь писать? — засомневалась Любовь Григорьевна.
Санёк смутился, словно его поймали на лжи, и он задумался: вдруг все буквы забыл?
— Печатными буквами, — уточнил он.
— Значит, ты знаешь буквы?
— З-знаю, — ответил он дрогнувшим голосом.
— Знаешь букву “Ю”?
— Знаю! — обрадовался Санёк, букву “Ю” он очень хорошо помнил.
— Напиши.
— Как?
Вопрос был не так уж и бессмысленен, так как писать было нечем и не на чем.