У Саломэ дрожали губы, она не знала, что сказать. Элиан не может быть настолько слеп! Должно быть, он знает что-то неизвестное министру. Зачем ему своими руками разрушать страну, которую он создал?! Чанг накрыл ее ладонь своей:
- Не расстраивайтесь так, ваше величество. Империя рухнет не завтра и не послезавтра, время еще есть. Да и потом, все не так плохо - посмотрите по сторонам: Сурем не узнать, и другие города тоже. Свободная торговля, роспуск цехов, новые станки - каждый, у кого есть голова на плечах или умелые руки, преуспевает и молится за здоровье короля Элиана. К сожалению, голова и руки есть не у всех. И этим несчастным в новой жизни остается только умирать от голода.
- Но если все вокруг преуспевают, казна полна, почему нельзя помочь этим людям?
- Потому что королю нужны деньги на армию, на строительство, на новые станки, на школы, на множество других, не менее важных идей. Кормить голодных и лечить убогих в интересы короля не входит, этим занимаются храмы и займетесь вы. Я хочу, чтобы все, от лордов, до последних побирушек, знали, что Саломэ Светлая по-прежнему любит свой народ и делает все для его благополучия.
Саломэ откинулась на спинку сиденья, и замолчала. Ей нужно было подумать над тем, что сказал министр, а самое главное, над тем, о чем он умолчал. И это, несказанное, но скользившее в каждом слове, заставило ее съежиться от холода в теплый солнечный день. Король погубит империю. Империю, которую она клялась охранять, но ведь клялась его именем!
***
Возле храма Эарнира толпились нищие. Жрецы, по старому обычаю, раздавали хлеб перед службой, чтобы никто не мог сказать, будто Эарнир требует благодарности за свои дары. Карета остановилась, и министр помог ей выйти. Она рассматривала толпу - привычные взгляду нищие в грязных лохмотьях оказались в меньшинстве. В очереди стояли прилично одетые люди, в ношенной, но добротной одежде, на хорошей ткани пятнами выделались холщевые заплаты. Стояли целыми семьями, с женами, старыми родителями, необычно молчаливыми бледными ребятишками. Получив хлеб, съедали его сразу же, отойдя в сторону, аккуратно подбирали крошки, но второй раз в очередь не становились, шли в храм. Нищие в лохмотьях горланили, толкались, сплетничали, размахивая руками, эти стояли молча, не отрываясь глядели в землю, даже дети. Было видно, что им стыдно.
- Эарнир Милосердный, что же это такое?!
- Это те самые люди, что не смогли преуспеть в новые времена. Середнячки, жившие своим трудом, без накоплений и подмастерьев. Цеха и гильдии их защищали, а свобода привела на паперть. Есть и крестьяне, они пришли в город в надежде найти работу, продали хозяйство, у кого было, у кого не было, просто ушли, собрав последние гроши. Многим повезло, рабочие руки были нарасхват, здесь те, на кого везенья не хватило. Самые робкие и честные, остальные грабят почтенных горожан, девушки разошлись по притонам - деревенских неохотно берут в прислугу.
- Но почему они не возвращаются назад?
- Кому-то некуда, остальным стыдно, да и потом, всегда остается надежда, что не сегодня, так завтра, не завтра, так через день, через два, они все-таки найдут работу и разбогатеют. Когда надежда закончится - начнутся городские бунты.
- Они должны вернуться домой, если они сами не понимают, то нужно издать указ. Для их собственного блага!
Чанг неопределенно пожал плечами:
- Его величество считает, что свобода - главное и единственное благо, необходимое его подданным. В том числе и свобода умереть голодной смертью.
Саломэ решительно прошла вперед, поздоровалась со жрецами, раздававшими хлеб, и скинув плащ на ступени, пододвинула к себе корзину. По толпе пронесся шорох: "Наместница! Наместница!" Очередь замедлилась, каждому хотелось получше разглядеть Саломэ. Она раздавала круглые, еще теплые караваи хлеба в протянутые руки, разговаривала с людьми, спрашивала их имена, гладила детей по встрепанным макушкам. Рассказывали ей одно и то же: как цех распустили, так пришлые в новом городе лавки открыли, продают задешево, работают быстро, первое время держались как-то на старых запасах, цены снижали, но разве за ними угонишься? Вот, свояк на месяц пустил пожить в сарай, а потом хоть по миру иди - работу уже не найдешь, все места крестьяне заняли, им гроши платят, а они рады.
И у крестьян была одна история на всех, столь же нерадостная: сосед прошлым летом в город ушел, потом к старикам своим приезжал, рассказывал, что не хуже короля живет, большой кошель купил, в старый монеты не вмещались. Ну, я послушал-послушал, аренду на этот год платить не стал, в город подался. А работы-то и нету, в том году была, да вся вышла, в мастерских станки новые поставили, им теперь вдесятеро меньше людей надо, даже тех, кого раньше брали, на улицу выгоняют. А назад не вернешься, платить за землю нечем.
Корзины опустели, началась служба. Жрецы пели хвалу Эарниру Милосердному и Эарнире Животворящей, опьяняюще пахли первые весенние цветы, в лазуритовых вазах стояли зеленые ветки с только что распустившимися почками. Не было только самого главного, переполняющего душу радостного ожидания лучшего, светлой надежды, что Саломэ раньше всегда испытывала во время службы. Может быть, это потому, что она больше не белая ведьма и сила бога не течет в ее крови? Или же... об этом не хотелось даже думать... Эарнир покинул свой храм и не слышит ни молитв, ни песнопений.
Она обернулась и глянула на Чанга - но лицо министра хранило обычную невозмутимость. Бесполезно спрашивать, он даже не поймет, о чем она говорит. С такими, как господин министр, боги не разговаривают. И, быть может, это к лучшему, голоса Семерых порой слишком совпадают с голосом совести, а совестливые министры долго не живут, это Саломэ успела понять за годы правления. Служба закончилась, к наместнице подошла величавая полная женщина в синей хламиде и венке из ивовых ветвей - старшая храмовая целительница:
- Мы рады снова видеть ваше величество в добром здравии.
Саломэ расслышала упрек в ее голосе и, кашлянув от смущения, ответила:
- Я долго болела, но теперь буду приходить в Храм каждую неделю, как раньше. И прикажу увеличить пожертвования, я даже не думала, что так много людей нуждается, ведь империя процветает.
- Да, ваше величество, империя процветает, но не все жители разделяют это процветание. Ваша помощь для нас бесценна, не сомневаюсь, что богатые люди последуют вашему примеру и начнут жертвовать щедрее. Те, кто разбогател недавно, еще не знают, что отданное Эарниру возвращается с троицей. Они сами еще не наелись досыта, где и им делиться с другими.
- Я подумаю, что можно сделать. Все, чем могу помочь - только скажите.
Целительница поджала губы, словно раздумывая, стоит ли говорить открыто, но заметила легкий утвердительный кивок министра и решилась:
- Ваше величество, хлеб могут пожертвовать и другие люди, но есть то, что способны сделать только вы. Мы в отчаянье, признаюсь честно. Король, в своем стремлении сделать жизнь простых людей лучше, поторопился. Указ о свободном занятии ремеслами включает и лекарей. Теперь любому шарлатану позволено лечить чем захочет, хоть листьями лопуха, хоть коровьим навозом, а мы ничего не можем сделать! После такого лечения люди зачастую умирают, или попадают к нам, когда уже слишком поздно. И это еще не самое страшное, - она понизила голос, - колдуны и ворожеи теперь без всякого стеснения творят свои обряды! И лечат они не именем Эарнира! В прошлом месяце Псы Хейнара арестовали троих, но были вынуждены отпустить, так как за руку на поклонении Проклятому не поймали, а закон разрешает лечить, как угодно. Умоляю вас, объясните королю, что есть разница между целительством и лепкой горшков! От кривого горшка большой беды не будет, а от таких "лекарей" люди умирают или губят свои души, сами того не понимая. Ведь если король позволил, значит, ничего дурного в том быть не может!
У Саломэ побелели губы - объяснить королю! Словно тот станет ее слушать! После рождения наследника она превратилась в пустое место, Элиан, должно быть, и не помнит про ее существование. Министр прав, у нее есть долг, и пренебрегать им - преступно. Если так пойдет дальше, скоро вернутся времена Саломэ Темной и на месте храма Эарнира возведут храм Ареда. Все начинается с мелочей: