Капитан кивнул, и поспешил вниз, понимая, что графу надо побыть одному. В часовне загудел колокол, начали поминальную службу. А внизу уже разбивали лагерь, устраивали подоспевший обоз, стаскивали в сторону лошадиные трупы. Начиналась осада.
Вечером Вильен собрал уцелевших офицеров на совет. Сердце сжималось при виде пустых мест за столом. Граф не стал тянуть:
- Мы проиграли. Я проиграл, - поправился он, - это не ваша вина, но расплачиваться заставят всех. Пока они не замкнули кольцо, нужно отправить прочь всех, кого сможем. Но кто-то должен остаться здесь, выдерживать осаду, тянуть время. Если взяв замок, они обнаружат пустые стены, начнется охота на ведьм. Королю нужны будут виноватые.
Капитан пожал плечами:
- Да чего распинаться? Я тут у варваров черноголовых забавный обычай видел. Они каждую весну из стада овцу покрасившее выбирают, годовалую, потом каждый ей на ухо свои грехи шепчет, кается. А как все покаются, сжигают ее на алтаре Келиана, и все племя на год от грехов очищается. Я еще посмеялся тогда - как удобно, бессловесную скотину спалили, и чистенькие. А шаман и говорит, что на скот они всего лет сто как перешли, а раньше вождь выбирал самого грешного, ну и дальше как с овцой. Не думал, что на старости лет бараном стану, но надо, так надо. Добровольцы найдутся, ваша светлость, все сделаем, как положено. А вот вам надо уходить поскорее.
Для немногословного ветерана это была необычайно длинная речь, но Вильен только качнул головой. Он останется здесь. Мудрый у варваров был старый обычай - куда честнее на алтарь отправить грешника, чем несчастную овцу. Он снова вспомнил последний разговор с Риэстой: бессилие, стыд, что там еще осталось? Унижение. Королю нужно будет сорвать гнев, а заодно преподать урок неблагонадежному дворянству. Будет суд, потом казнь, род вне закона, все как в Суэрсене. Но Виастро - пограничная провинция, даже у короля хватит ума понять, что кто-то должен будет, как и прежде, гонять варваров. А если не хватит, то министр подскажет. Его люди останутся на своих местах.
Всю ночь он не спал - подсчитывал, кому можно уйти, а кто должен остаться. Кто спасется, а кому он вынесет смертный приговор. Вспоминал, у кого есть дети, а кто единственные сыновья у пожилых матерей, кто здоров, а кто тайком покашливал в рукав последние полгода, не желая уходить на покой в столь беспокойное время. Утром он огласил список и сурово оборвал все возражения. Уходили через потайной ход, к сожалению, слишком узкий, чтобы провести лошадей. Осталось четыре десятка лучников и три десятка гвардейцев, не считая раненых. Обошлись без прощаний - уходящие коротко отсалютовали графу и по одному скрылись в узком коридоре.
***
Осада растянулась на три месяца, а решающего штурма все не было. Он догадывался, в чем причина. Тейвор хочет испытать свое новое чудо-оружие. До Вильена доходили слухи, что в Суэрсене отливают какие-то гигантские стенобитные бомбарды, способные разнести в прах любое укрепление. Должно быть, ждут, пока доставят. А чтобы мятежники не сбежали - поставили сторожей.
Он смотрел на разбитый под крепостной стеной лагерь - разноцветные шатры с гербовыми вымпелами. Вишневый с золотом Айн, коричневый с зеленым Уррар, желтый с оранжевым Стрейн, зеленый с красным Вонвард, лазурно-синий с белым - морской Айон, и, раскаленной иглой в сердце - синий с серебром - Инванос. Соседи и родичи, союзники и друзья. Король заставил их доказать свою верность Короне. Вернее, Вильену хотелось верить, что заставил.
Он усилием воли отгонял назойливое виденье: перепуганные лорды спешат изъявить верноподданнические чувства и предлагают свои отряды, дабы покарать мятежника. Пусть их заставят, пускай - это он может понять. И только про одного, того, кто был и другом, и родичем, и соседом, он знал точно. Эльвина никто не заставлял. И от этого еще больнее схватывало сердце.
Ожидание тянулось бесконечно долго. У него осталось слишком мало людей для ночных вылазок, не говоря уже об открытой атаке, да и не хотел он напрасно проливать кровь, после боя мечи держат в ножнах. Припасов хватало с избытком, воды тоже. Но люди были уже на грани, хоть и знали, ради чего они здесь. Вильен понимал их - он и сам чувствовал себя живым мертвецом, чудом избежавшим могилы. Порой ему казалось, что он чувствует запах тления.
Никогда еще он не ощущал так остро свое бессилие - даже когда лежал, не в силах поднять голову и сказать связно два слова после магической атаки близнецов, ни когда узнал, что псы Хейнара арестовали отца, и даже в тот черный день, когда на его глазах расстреливали заложников. Тогда еще оставалась надежда, пусть далеко, на самом дне души, неоправданная и робкая, но освежающая, как глоток воды из горной реки. Надежда умерла вместе с конницей, налетевшей на копья королевских солдат. Его народ никто не защитит от королевских налогов и станков, его сын лишился родового наследства, его дочери - приданного, его жена - мужа и крыши над головой.
Он вышел на галерею: внизу, в лагере, горели огни, доносилось лошадиное ржание. Вильен вдохнул свежий весенний воздух, пропитанный цветущим жасмином. Граф не любил этот аромат - слишком сильный, чересчур приторный, но женщинам он нравился, а раз в году можно и перетерпеть. Интересно, цветет ли жасмин в Айоне? Жена будет тосковать по своему саду, и Риэста тоже.
Вильен негромко рассмеялся - что за чушь лезет в голову? До жасмина ли теперь? Похоже, что бомбарды на подходе - в центре лагеря расчистили площадку и возвели массивные каменные платформы. Подул холодный ветер, разогнав цветочный запах. Вильен поежился - он вышел в одной рубашке - и вернулся в дом. Завтра разглядит во всех подробностях, что там соорудили.
Он настолько погрузился в невеселые размышления, что маленькую фигурку, съежившуюся в нише возле камина в зале, заметил только когда задел ее рукой, потянувшись за поленом - в очаге догорали уголья, а он хотел посидеть у огня. Вильен поднял свечу повыше - маленькая служанка рыдала, уткнувшись в стену. Лицо было смутно знакомо - куча веснушек и большой горбатый нос, такой, что на троих хватит, но ни как зовут девчонку, ни как долго она тут служит, он не знал. Граф приглядывался к служанкам только когда жена была в положении, а последний год ему и подавно было не до девиц.
Девушка, все еще всхлипывая, присела в поклоне:
- П-простите, ваша светлость, я тут дров должна была подбросить, я сейчас, быстренько, - но Вильен жестом остановил засуетившуюся служанку.
- Ты чего ревешь? Кто-то обидел? - С этим в его дружине всегда было строго. По доброй воле сколько угодно, он не жрец, чтобы за добронравием своих воинов следить, но руки распускать мужчинам не позволял. А если дело все же доходило до скандала, то разбиралась с виновником графиня.
- Н-е-е-ет, не обидел, - снова зарыдала девица, утирая слезы рукавом. - Мне Делин сказал на кухне сегодня, что скоро нас штурмовать буд-у-у-ут.
- Будут, - подтвердил Вильен, - но ты-то что убиваешься? Прислугу никто не тронет, отсидитесь в подвале, пока все не закончится. Или ты за друга боишься?
- Нету у меня друга. Но ведь попортят же! Всегда ж так, чужие солдаты девок портят, мне кухарка говорила!
Вильен не нашелся, что возразить, скорее всего, и впрямь "попортят", надо было отправить служанок в ближайшую деревню. Но он как-то не подумал, да и потом, не такая уж большая беда для кухонной девчонки, ей не в наместницы избираться. Но он не успел ничего сказать, как служанка продолжила:
- А меня, если спортят, точно никто замуж не возьмет, у меня же нос! И коровы не заработала! В дегте вымажут, батька со двора выгонит! - И она снова зарыдала.
Граф улыбнулся - что же, жизнь продолжается. Это у него впереди только плаха, а девушка хочет замуж. И правильно, так и должно быть. Он стащил с пальца перстень:
- Ну, вот что - испортят тебя или нет, это еще неизвестно. Не будешь высовываться, может и обойдется. Я не могу тебя защитить, девочка, но вот, возьми. На приданое. На корову тебе точно хватит, - он вложил кольцо ей в руку, - а теперь разведи огонь, подогрей мне вина и отправляйся спать.
Смуглые пальцы девушки сжали золотой ободок, но она мешкала, стояла, сжав кулак, уставившись в пол, а потом, не поднимая взгляда, тихо, так тихо, что он едва расслышал, спросила: