- Можно, я останусь?
Он не сразу понял, что она хочет, а осознав, резко, пожалуй, слишком резко, ответил:
- Нельзя.
Служанка всхлипнула тихонько:
- Это потому, что у меня нос такой, да? - И снова зарыдала.
Вильен вздохнул: он не хотел этой ночью женского общества, даже если бы вместо чумазой девчонки ему предлагала свои прелести златокудрая эльфийка. Но и обижать девочку не дело, она ведь от всей души.
- Нет. Просто ты можешь понести. А сейчас для этого не время.
Девочка всхлипнула напоследок, так и не осмелившись поднять на графа взгляд, разожгла огонь, потом принесла кубок с горячим вином и ушла. Вильен остался один. Вино горчило, служанка переложила имбиря, но он все равно выпил до дна и задремал в кресле.
***
Бомбарды привезли два дня спустя, две огромные стальные махины, каждую тащили двенадцать лошадей и еще двое суток устанавливали на платформах. Наступила последняя ночь, утром они начнут стрелять, стена не выдержит. Ну что ж, по крайней мере, его дом погибнет вместе со своим хозяином, в нем не поселится королевский наместник. Сам он тоже хотел бы уйти так - в бою. Но не имеет права.
На стене перекрикивались караульные, из кухни пахло жареным мясом и доносились взрывы смеха - кто-то рассказывал байки. Вильен собрался уже было спуститься туда, провести последние часы со своей дружиной, но в дверь постучал капитан, и вид у него был очень смущенный:
- Ваша светлость, мы тут лазутчика поймали.
- Ну так расспросите, как он сюда попал, и отправьте к Ареду.
- Он с вами говорить хочет, да вы сами все увидите.
- Хорошо, тащите сюда незваного гостя.
Капитан открыл дверь и посторонился, пробормотав что-то под нос. Вильен не поверил своим глазам:
- Что ты здесь делаешь?!
- Нам нужно поговорить, Вильен. Наедине. Прошу тебя, это важно. Оторвать мне голову успеешь потом, если посчитаешь нужным. Но сначала выслушай.
Капитан за спиной Эльвина развел руками: мол, не мог я его не привести, хоть мы и враги, а все ж таки столько лет друзьями были.
Вильен кивнул, и офицер скрылся за дверью. У Эльвина не было оружия, а даже если и было - все знали, что граф Инваноса книжник, а не воин. Ничего он его светлости не сделает, а вдруг что толковое скажет. Ведь не может так быть, чтобы по королевскому указу сразу и родство забылось и доброе соседство.
- О чем мне с тобой разговаривать? Иди, беседуй с министром, ты теперь его пес.
- Вильен, пожалуйста. Все так. Я предал тебя, я помогаю Чангу, мои солдаты осаждают твой дом. Но неужели ты думаешь, что я желал, чтобы все так случилось?
- Нет, конечно, ты никому не желаешь зла, не умеешь, не знаешь, как это делается! Все из лучших побуждений!
- Мы оба ошиблись. Я верил, что смогу предотвратить это безумие, ты - что сумеешь победить.
- Ты что же, хочешь, чтобы я тебе еще и спасибо сказал? - Вильен с трудом сдерживал нарастающую ярость.
Эльвин опустил голову:
- Нет, не хочу. Я знаю, что ты не простишь, и это правильно. Такое не прощают. Но я хочу, чтобы ты знал - если бы моя смерть могла что-либо исправить, я бы заплатил эту цену.
Ярость куда-то ушла от этого тихого, грустного голоса. Осталась только усталость:
- Я знаю. Но ты сделал то, что сделал. Этого не изменишь. Ни твоей жизнью, ни моей смертью.
Они замолчали, единственным звуком, нарушавшим тишину, был треск дерева в камине. Эльвин не знал, куда девать руки - переплетал пальцы в замок, обхватывал запястье, наконец, взял со стола перо и сломал пополам:
- Не совсем так. Я не мог понять, сперва, почему ты не ушел. Чанг тоже, он надеялся, что у тебя "хватит ума".
- О, да! Он бы сбежал при первой возможности и служил какому-нибудь вонючему варвару, предоставив королю разорять его землю! Впрочем, погоди, я переоценил господина министра - до бунта бы дело не дошло!
Эльвин бросил на стол многострадальное перо, но так и не посмел поднять взгляд на кузена:
- Ты думаешь, что король довольствуется твоей казнью, и не станет дальше мстить?
- Эльф любит кровавые спектакли, судя по Суэрсену. Но здесь граница, должен же он понимать, что ее придется защищать.
- Ты не знаешь короля, Виль. Твоя кровь только разогреет ему аппетит. Он устроит из твоей смерти показательный урок, как уже поступил с твоим мятежом. Думаешь, нам всем было легко и приятно привести своих людей под твои стены? Элиан правит страхом.
- И что мне теперь, бежать? Бросить своих людей, стать наемником и погибнуть в варварской разборке за пяток овец? Хороший выбор: умереть мятежником или трусом!
Эльвин молчал, не зная, как сказать то, что нужно. В голове звучал усталый, но уверенный голос министра: "Мы не можем довести дело до суда и тем более, казни. Король поднял старые, еще доимперские кодексы. Отсечение головы заменяется медленным расчленением, род изменника приговаривается к смерти до седьмого колена, земля подлежит выжиганию, замки - сносу. Графа Виастро мне не жаль, сам знал, на что шел, но подобное кровавое действо закончится всеобщим восстанием. Пугать можно до определенного предела".
И сразу же, мучительной болью прозвенел в памяти другой голос, переполненный гневом:
- Ты должен был сразу мне сказать! Я отправляюсь в Виастро!
- Не смей! Тебе нельзя вмешиваться!
- Я в долгу перед Старнисом!
- А перед Даларой и ее сыном ты не в долгу, раз уж взялся их защищать? Ты подумал, что с ними будет, а заодно и со мной?
- Боишься за свою нежную шкурку, родственничек?
И вот уже он повторяет доводы министра, словно в изломанном кривыми зеркалами танце отражений. Мэлин слушает, мрачнея, гнев, вспыхнув во взгляде, осыпается искрами, он медленно кивает. Эльвин заставил себя разлепить пересохшие губы:
- Ты должен погибнуть в бою, Вильен. Судить будет некого.
- И что потом?
- Король хорошо ко мне относится, насколько это для него возможно. Я попрошу Виастро под свою опеку. Твоя дочь после обручения перешла в мой род. Остальных я переправлю в Ландию. А когда все это закончится, Виастро вернется твоему сыну.
Вильен молча смотрел в окно, Эльвин видел только его склоненную голову - темные волосы на затылке выбелила седина. Потом он негромко спросил:
- А ты действительно веришь, что это когда-нибудь закончится?
***
Дважды прогремели бомбарды, провал в вековой кладке оскалился обломками, но налетевший ветер быстро развеял дым. Солнце только что взошло, вымпелы над шатрами искрились золотой нитью, перекрикивали друг друга горнисты. Если бы не уродливый пролом в стене, можно было бы подумать, что начался диковинный красочный парад - солдаты в разноцветных колетах, сверкающее в солнечном свете оружие, танцующие на ветру флаги, гарцующие всадники. Праздничный парад смерти.
К полудню все кончилось. От стены остались одни обломки, деревянная усадьба полыхала. Целители перевязывали раненых, тела убитых стаскивали во двор. Пленных отвели в сторонку, но их оказалось мало, бой был короткий и кровавый. Целитель подозвал ближайшего офицера, в синем с серебром колете, перепачканном копотью:
- Кажется, это он, посмотрите.
Тот наклонился над лежащим на спине человеком и кивнул жрецу:
- Да, это он. Выживет?
- Нет, - покачал головой целитель.
Вильен силился открыть глаза, но не мог - веки казались неподъемно тяжелыми, во рту стоял соленый вкус крови. Голоса доносились, как сквозь толщу воды. "Не выживу. Это хорошо". И хорошо, что он не может открыть глаза, не видит, как догорает его дом. Сквозь гарь и кровь пробился непобедимый запах жасмина.
Глава 16
Солнце светило мальчику в глаза, сверкало на лезвии меча, тяжелого, из настоящего железа, только лезвие затуплено, но все равно - по ноге заедут, не обрадуешься. Он устал, пот стекал по лбу, мокрая рубашка противно липла к коже, а конца его мучениям не предвиделось. Наставник сказал, что пока он не отобьет этот удар три раза подряд, будут продолжать. Ну вот, пожалуйста, опять не успел поставить блок, и тяжелый клинок плашмя ударил его по бедру.