Старик снова встал, на этот раз без палки, он держал витраж двумя руками, за оправу, не прикасаясь к стеклу. Наклонился к девочке, Лита соскользнула с табурета ему навстречу, бережно приняла подарок, глубоко втянув воздух, словно и в самом деле в маленькой пыльной комнате запахло морской свежестью, и улыбнулась, хотя в глазах показались слезы. Мастер, отступив на шаг, церемонно поклонился Геслеру:
- Вы доставили нам сегодня большую радость, господин наместник. Да вознаградят вас Семеро за то, что вы делаете, и да сопутствует вам удача. Я пришлю своего сына привести в порядок окна в вашем доме.
Глава 22
Далара снова оказалась права - сила возвращалась к Мэлину. Медленно, раздражающе медленно, по капле, но с каждым днем он ощущал мир все ярче и ярче. Никогда еще небо не казалось ему настолько высоким, вода - такой холодной, трава столь мягкой, а ветер - свежим. И никогда раньше он не ценил так способность ходить и дышать, слышать и видеть, понимать и знать. Молодой маг и раньше стоял на самой грани смерти, да что там - за гранью, но тогда, вернувшись, он учился жить, склеивал себя по кусочкам, искал смысл и цель в пустом существовании. Теперь же, вдыхая прогретый солнцем, пронизанный цветочным ароматом воздух, Мэлин с каждым вздохом чувствовал себя частью этого затаившегося в ожидании грозы мира, и понимал, насколько ему повезло: невероятно, вопреки всем шансам и здравому смыслу, он все еще жив, и остался магом.
Стоило снова умереть, чтобы научиться, наконец, радоваться жизни. Больше он не будет таким глупцом! Весна сменилась летом, как и ожидалось, знойным: трава пожелтела и ощетинилась сухими колючками, клумбы облысели, а маленький пруд, последнее убежище лягушек со всей округи, пересох и растрескался глиняными черепками. Обычно в такую жару они поливали небольшой сад вокруг храма дважды в день, а самые нежные растения заботливо прикрывали от солнечных лучей натянутой на шесты тканью. Но этим летом всем было не до того.
Мэлин слишком погрузился в смакование подлинной сути вещей - для его внутреннего взора пожухшая трава оставалась столь же свежей, как и первые бархатные ростки, пробившиеся сквозь землю ранней весной - он почти не пользовался обычным зрением. Далара редко выходила из дома, ее что-то тревожило, на лбу эльфийки пролегла упрямая морщина, и слова с трудом размыкали сжатые в линию губы. Она предпочитала молчать и целыми днями просиживала над столом, заваленным бумагами. Покрывала листы мелкими значками, разрывала их в клочья в приступе немого отчаянья и начинала все сначала. Мэлин как-то раз подобрал обрывки, но ничего не понял - среди знаков иногда попадались знакомые буквы и цифры, но смысла в этой писанине было не больше, чем в птичьих следах на песке.
К разговору об Ареде больше не возвращались, да и вообще почти не разговаривали, стараясь избегать друг друга, что было нелегко сделать в крошечном домике. Мэлин большую часть времени проводил снаружи, несмотря на жару, иногда, в самое пекло, прятался в храме, а по вечерам сразу же уходил к себе, не дожидаясь, пока прогорят дрова в очаге. Между Даларой и ее невольным творением поселилась немая неловкость, и никто из них не решался заговорить первым, чтобы разбить пока еще тонкий, но обжигающий кожу незримый лед.
И только Ларион, болезненно чуткий к чужому страданию, даже если это всего лишь боль травы, высыхающей под солнцем, поливал лужайку возле задней двери, но на весь сад его сил не хватало, а о помощи мальчик не просил, видя, что взрослые заняты. Пока Мэлин выздоравливал, Ларион все время был рядом, но чем лучше чувствовал себя его наставник, тем чаще он оставлял дядю в одиночестве, а молодой маг, слишком занятый возвращением к жизни, не замечал, как мальчик медленно незаметно отходит в сторону.
Маленький полуэльф остался один на один со своим страхом: молчание, сковавшее взрослых, захватило и его душу. Впрочем, даже пожелай Ларион поделиться с матерью или дядей беспокойством, он не смог бы объяснить, что именно его тревожит. Порой ему казалось, что страх, противно холодящий спину, вовсе не его, что это мир вокруг замер в ожидании неизбежного ужаса.
Сны, спутанные, смятые, полные ярких вспышек и черных пятен, тихие, едва слышные голоса, гулкое эхо в горах. Одиночество, острой болью пронзающее подреберье. Утром он просыпался более усталым, чем ложился спать с вечера. Но тонкая невидимая нить удерживала от полного отчаянья - там, во сне, сквозь ужас и тревогу, он чувствовал чью-то теплую легкую руку на своем плече. И разделенный надвое, страх уже не казался столь невыносимым.
Но днем ощущение скорой беды возвращалось, и как ни хотелось порой уткнуться маме в плечо, он не смел даже приблизиться, будто между ним и матерью возвели невидимую стену, и пойти против воли неведомого зодчего казалось столь же немыслимым, как взлететь или шагнуть в огонь.
***
Далара нашла Мэлина в саду - он упражнялся: подкидывал вверх шишки, и не давая им упасть, заставлял кружиться вокруг куста можжевельника. В хороводе послушно вертелось уже штук двадцать шишек, а он все добавлял новые. Эльфийка прислонилась к дереву и наблюдала, молча, а затем, так и не сказав ни слова, направилась к дому. Мэлин, казалось, и не заметил Далару, но хоровод рассыпался, и шишки, выстроившись строгим прямоугольником перегородили ей дорогу:
- Если ты хочешь мне что-нибудь сказать, то говори, а не убегай снова. Сколько можно прятаться?
- Я не хочу, - но голос звучал жалобно.
- Значит, хотела, - Мэлин подошел к ней вплотную и положил руки на плечи. Наклонился, заглянул в глаза - веки были красные, воспаленные. Далара или слишком мало спала, или совсем недавно плакала, - рассказывай, что на этот раз нарушило твои далеко идущие планы, Плетельщица? - Он провел кончиком пальца по ее щеке - так и есть, влажная.
Далара не пыталась высвободиться. Она заговорила, тихо, мертвым, пустым голосом:
- Ирэдил собирает силы для удара.
- А нам-то что? Мы ведь решили не так давно, что это не наша война, помнишь?
- Они срубили все деревья. Леса больше нет.
- Туда ему и дорога, неприятное было местечко. Хорошо бы, чтоб еще и ваш Филест пошел прахом, но нельзя ведь получить все сразу.
- Старейшие призвали всех живущих ныне эльфов второго поколения исполнить свой долг перед Творцом. Он выпивает их, до дна! Словно упырь-кровосос!
- Славный у тебя народ, Далара! Чем больше узнаю про эльфов, тем чаще думаю, что приход Ареда и впрямь станет благом для нашего мира. Но ты, к счастью, не второе поколение, а пятое, а так далеко аппетит его величества не заходит.
- Аланта, - выдохнула Далара, и на Мэлина обрушилось видение.
Молодой эльф в запыленном плаще спрыгивает с лошади. Вышитый золотой нитью солнечный герб сверкает в солнечных лучах. Высокая эльфийка с волосами цвета морского заката принимает из его рук свиток. Ломает печать одним движением сильных пальцев, читает и усмехается в лицо посланнику: "Аланта Пылающая Роза уже исполнила свой долг перед Творцом, так и передай Старейшим. Много лет назад их безумие погубило Дом Луны, а теперь они решили завершить начатое. Отправляйся назад, мальчик, и радуйся, что ты так молод".
Юноша вскидывает вверх руку, вспыхивает алым пламенем камень, зажатый в пальцах, сияющим ореолом разбегаются лучи, заливая прозрачным пламенем белые камни недавно отстроенных стен. Женщина раскрывает рот в немом крике, но звук вязнет в колыхающемся мареве, пытается защититься, но пламя охватывает ее со всех сторон, языки огня смыкаются над головой в прозрачный упругий кокон, и она застывает на середине движения.
Мэлин зажмурился, потом медленно открыл глаза - видение оказалось слишком реальным, перед глазами мелькали черные пятна. Он вздохнул:
- Мне жаль, что так получилось. Твоя прабабка была достойной женщиной, хоть и эльфийкой, - и хмыкнул сдавленно, понимая, что от уточнения следовало бы воздержаться, - но ты не смогла бы ей помочь.