Вспомнился какой-то морской рассказ. Матрос плыл после кораблекрушения на утлой лодочке. Поглядел за борт, в воду, — с ужасом увидел устремленные на него глаза, полные холодной, бешеной злобы. Косатка! Она долго плыла за ним… Ужас его понятен: что стоит этому огромному сильному зверю перевернуть не то что лодочку, а любой из наших вельботов?..
Косатки внезапно пропали, словно их и не было. А земли все не видно.
Вдруг у самого борта появилась круглая, облизанная волной голова морского зверя. Котик? Ну, конечно, котик!
Было что-то совершенно человеческое в выражении его глаз, когда он внимательно, строго посмотрел на корабль. И тут же исчез в набежавшей волне… А вот другой, третий!..
Как все это необыкновенно: бегущие без конца и края волны океана; нависшие облака; стремительный полет птиц, их резкие печальные крики; яростная игра косаток; неожиданное появление морского зверя…
Все это — не преходящее от века. Так было всегда. Во всяком случае — всегда в пределах человеческой памяти. И одно сознание этого вызывает чувство тревожного восторга. Словно ты подсмотрел сокровенную тайну природы…
Вдали, под низкими серыми облаками, в белесом тумане проступило темное пятно. Не то остров Топорков, не то Арий Камень — скалистые клочки суши, пристанище птичьих колоний.
А потом показался остров Медный. Синеватый, расплывающийся в тумане. Мы быстро шли вперед. И вот уже отчетливо видны береговые скалы. У их подножия — ребристые черные камни. Неяркая, словно сквозь запотевшее стекло, зелень невысоких сопок.
Вид у островка, затерянного в океане, сумрачный, одинокий. Точно таким, встающим из этих самых волн, под этим самым низким небом его могли видеть Беринг и Чириков, Сарычев и Коцебу, Крузенштерн и Лисянский, Литке и Головнин. Сколько побывало их здесь, прославленных русских мореплавателей! Они шли этими водами на крутобоких кораблях с высоко поднятой изукрашенной кормой, с позолоченными, подпирающими бушприты фигурами богов и героев проносились на гудящих под ветром парусах…
Слова команды. Быстрая, слаженная суета на палубе. Гремит якорная цепь.
На воду спущен моторный вельбот. Спущены понтоны.
— Надеть спасательные жилеты!
Нескладная одежка эти спасательные жилеты из зеленой прорезиненной ткани! Неужели обязательно их надевать? Впрочем, вон какая зыбь: вельбот так и пляшет на волнах. Напялив жилет, нужно туго стянуть нагрудные ремни. Потом изо всех сил дуть в резиновые трубочки. Жилет распухает. Впервые в жизни чувствуешь себя неповоротливым толстяком…
Вельбот ходко бежит к берегу, тянет на буксире понтоны. Вот уж хорошо виден поселок Преображенское — единственный на острове. Серые домики, острые крыши.
Приятно все-таки, когда нос вельбота с влажным скрежетом врезается в береговую гальку! Два-три неловких прыжка по доскам, переброшенным с берега на вельбот, — и вот она, земля! Слегка пошатывает.
Сколько народу высыпало на берег! Сколько среди встречающих ребятишек!
Поселок маленький — не знаю, наберется ли в нем три десятка домов. Некоторые из них, говорят, чуть ли не столетней давности: построены, когда на островке вольготно хозяйничали японские и американские хищники.
Под крышами висят связки вяленой рыбы. Да ведь это ж юкола! Она так хорошо знакома по Джеку Лондону, будто ты сам кормил ею своих ездовых собак.
В окнах много цветов: фуксия «царские кудри», бегония, герань.
Домик начальной школы. Сейчас каникулы. Низенькие парты сдвинуты к стене, на стоячих школьных счетах тоже висят связки сушеной рыбы.
Двухэтажное, деревянное, нерусского вида, поседевшее от времени и непогоды здание сельсовета с красной фанерной звездой над входом.
