Подошли мы к острову не с той стороны, с которой его увидел с борта пакетбота «Св. Петр» Витус Беринг. И все же, глядя на дюны и сопки, невозможно отрешиться от мысли, что примерно так же смотрел на этот остров с океана больной и несчастный капитан-командор.
Смотреть-то смотрел, но, конечно, совсем не так… В этом острове он видел спасение от неминуемой гибели корабля и всей команды, не зная, что лично для него это всего лишь небольшая отсрочка близкого конца. Он с трудом вышел на палубу из своей душной нечистой каюты. Зябко кутаясь в потертый меховой плащ, широко расставив короткие толстые ноги, смотрел он в подзорную трубу на неведомую землю. На его давно небритом, щекастом лице смертельная усталость и равнодушие сменились выражением тревожного ожидания. Что это за земля, он не знал.
Но все-таки в ней было спасение.
Можно по-разному оценивать деятельность и заслуги Витуса Беринга, человека, не доведшего в полной мере до конца порученного ему дела; человека, говорят, доброго, но слабого, нерешительного, заплатившего за свою нерешительность собственной жизнью и жизнью русских матросов; мореплавателя, чьим именем названы огромное море, пролив, отделяющий Азию от Америки, и остров, ставший его могилой.
Но трудно не испытывать душевного волнения, вспоминая о последнем этапе его скитаний по северным морям, приведших к этому острову.
16 июля 1741 года, после полуторамесячного плавания от берегов Камчатки на восток, Беринг и его спутники впервые увидели землю: величественная горная вершина, покрытая снегом и льдом, поднялась над океаном. Это была одна из высочайших гор Северной Америки, ныне известная под названием горы Св. Ильи.
Беринга поздравляли. Он равнодушно отмалчивался. И только позднее сказал двум участникам экспедиции — полковнику Плениснеру и натуралисту Стеллеру: «Мы не знаем, где мы, как далеко от дома и что нас вообще ожидает впереди…»
Сколько в этих словах тоски, обреченности, усталости старого скитальца по суровым морям, взявшего на свои плечи непосильную ему задачу, вероятно, понимавшего это и, быть может, предчувствовавшего свой недалекий конец!..
Обратный путь Беринга от берегов Америки — сплошное бедствие.
Пакетбот не переставая трепали жесточайшие бури. Старый штурман Эзельберг, проплававший пятьдесят лет по всем морям и океанам, признавался, что не видел таких штормов. Кораблем невозможно было управлять — его носило по прихоти волн. Жесточайшая качка выматывала силы даже у крепких, закаленных моряков. Половина команды была больна цингой, люди умирали каждый день.
«Не подумайте, — пишет Стеллер, — что я преувеличиваю наши бедствия: поверьте, что самое красноречивое перо не в состоянии было бы передать весь ужас, пережитый нами…» Это пишет отважный человек, который, по словам академика Л. С. Берга, «…не останавливался ни перед какими трудностями и вел жизнь самую простую. Всякое платье и всякий сапог были ему впору. Всегда он был весел…»
Беринг тоже болел цингой, лежал. Судном управляли штурманы — швед Свен Ваксель и Софрон Хитров.
Ваксель рассказывает: «В нашей команде оказалось теперь столько больных, что у меня не оставалось почти никого, кто мог бы помочь в управлении судном. Паруса к этому времени износились до такой степени, что я всякий раз опасался, как бы их не унесло порывом ветра… Матросов, которые должны были держать вахту у штурвала, приводили туда другие больные товарищи, из числа тех, которые были способны еще немного двигаться… И при всем том стояла поздняя осень, октябрь — ноябрь, с сильными бурями, длинными темными ночами, со снегом, крупой и дождем…»
Утром 4 ноября показалась земля.
«Невозможно описать, — пишет Стеллер, — как велика была радость всех, когда увидели землю. Умирающие выползали наверх, чтобы увидеть ее собственными глазами…»
Поднялся и больной капитан-командор. Землю приняли за Камчатку, даже узнавали окрестности Авачинской бухты. Всем хотелось верить, что это именно так.
Корабль был в отчаянном положении. Снасти порвались, парусами управлять было нельзя. Из всей команды могли работать десять человек.
Отдали якорь, начали развертывать канат, но он порвался. Каждую минуту волны могли бросить пакетбот на утес, угрожающе торчавший из воды. Они с такой яростью били пакетбот, что он дрожал, стонал. Отдали второй якорь — и снова порвался канат. И тут произошло чудо. С ревом налетел громадный вал. Он мог бы в щепы разбить пакетбот, но подхватил его и… перебросил через утес. «Св. Петр» оказался в спокойной воде.