На берегу озера — березовая роща. В ней не камчатские «каменные» березы, а обыкновенные, наши, белоствольные.
Мы пошли в нее с хозяйскими ребятишками за ягодами. Она густо заросла кустами жимолости, дикой малины. Милая белоствольная рощица — вся в непрестанной игре пятен света и тени, в мягком шелесте листвы!
Вот почему я вспомнил об этой роще: в ней, признаться, я немного изменил Камчатке. Она так удивительно напоминала родные подмосковные места, что, бродя по ней, собирая, на радость ребятишкам, сыроежки и подберезовики, я на какое-то время забывал о Камчатке — был у себя дома….
Но вот мы вышли на полянку, заросшую низким кустарником. Мелодично позванивая колокольцами, в кустах бродили белые с черным коровы: рядом животноводческая ферма. Поднял я голову и — даже сердце забилось сильнее! — прямо передо мной в синем-синем небе искрились, сверкали три белые вершины вулканов. До чего же это необыкновенно!..
А почему бы, собственно говоря, и этой красе не быть столь же родной, как подмосковные рощи? Почему не принять ее сердцем? Ведь и это все — твоя обширная, прекрасная Родина!..
КРЫЛЬЯ КАМЧАТКИ
Говорят, хуже нет — догонять и ждать. Это верно. Хуже, по-моему, ждать: пассивное, беспомощное ожидание тягостно…
С самого раннего утра сижу в Козыревском аэропорту. Два самолета прошли без посадки, заполненные пассажирами. Ожидаем рейсовый самолет из Петропавловска.
Проходит час, другой…
Здесь, в Козыревске, ясный, солнечный день, легкие облачка. А из Петропавловска сообщают, что там «нет погоды».
Третий час, четвертый…
Вдоль взлетной дорожки — беленькие флажки. На высокой мачте лениво трепыхается полосатая колбаса.
Деревянный домик с зальцем для ожидания, с буфетом, в котором будущие пассажиры мгновенно съели все, что в нем было: пирожки, жидкую сметану. Остался консервированный компот из слив и холодные, глиняной тяжести блины. Ожидающие подбираются и к ним. Но это так скучно — есть компот с холодными блинами…
Работники аэропорта заняты своими текущими делами. Радист сидит за тоненько попискивающими приборами. Кассирша что-то старательно пишет на бланках с множеством граф. А остальные, в том числе и начальник аэропорта, пожилой, веселый, подвижный человек, самосильно роют колодезь. Начальник похвалился мне, что все в аэропорту сделано их собственными руками.
— Подождите, то ли еще у нас будет! Сделаем к вокзалу пристройку для хранения багажа. Клумбы разобьем — всюду цветы будут!
Ждем… Больше ничего не остается.
Но неужели ждать придется так долго, что мы своими глазами увидим осуществление всех задуманных начальником планов?..
Вдруг тревога. На летное поле забрели колхозные лошади. В лесу их нещадно кусают слепни, а здесь дует ветерок — слепней меньше. С минуты на минуту должен приземлиться самолет какой-то изыскательской партии. И вот, подымая тучи пыли, от аэровокзала мчится грузовичок. Он выполняет чисто ковбойские функции: гонит лошадей с аэродрома в лес.
Проходит пятый час, шестой…
Отлично знаешь, что ни работники аэропорта, ни летчики ни в чем не повинны: все «от бога» — все дело в капризной камчатской погоде, меняющейся по пяти раз в день.
Однажды нужно было мне вылететь на юго-западное побережье Камчатки. Я «загорал» в Петропавловском аэропорту не несколько часов, а пять дней: там, на западном побережье, наползли туманы с Охотского моря…
Самолеты по существу — основное и наилучшее средство сообщения внутри огромного полуострова.
Ничего не поделаешь: терпи и жди. Утешайся тем, что не гак давно и самолетов-то не было!
Вот некоторые факты.
Колесных путей до 1930 года на Камчатке было всего лишь… три километра: от Петропавловска до деревни Сероглазки. Только с 1930 года начались работы по приспособлению вьючной верховой тропы из Петропавловска на западный берег — через Елизово, Коряки, Начики, Апачу и Усть-Большерецк — к колесному и автомобильному движению. Весь внутренний грузооборот осуществлялся на Камчатке зимой на собаках, летом на вьюках и по рекам на батах.
В книге о Камчатке, написанной в 1934 году М. Большаковым и В. Рубинским, сказано:
«На зиму всякая транспортная связь между Камчаткой и материком совершенно прекращается, промысла свертываются, сезонное население уезжает обратно, и Камчатка, засыпанная глубокими снегами, погружается до весны в состояние анабиоза…»