§ 16. Гармонические структуры проблемных ситуаций или полей, ассимилировавших в себе данное экспериментально- измерительное видение и его «органы», «телесные протяжения», — вот, с чем мы реально сталкиваемся в истории и работе познания. Граничные условия и точки в полях, из-за которых эти структуры и устанавливаются как дискретные, пространственно-временные «неизбежности», как цельные, многократно расчленные движения, осуществляющиеся как одно, хотя и многое (и не зависящие от объемлющего бесконечного многообразия — как бы сингулярности, меняющие из точки последнее). То есть есть 1) строение «машины времени» и 2) ее поле сил, по линиям которого мы движемся и которое разворачивает наш ум в ту или другую сторону. Так сказать, собственные движения, не зависящие ни от субъекта, ни от результата истории и связанной с ним общей координатной системы отчета (но они, поскольку их система отсчета привязана как раз не к координатам, а к индивиду, видны лишь в интервале «бытия-сознания», а не в точках объективированной перспективы видения мира; интервал смазан в точке; а раз сплющен в точку, то в наблюдении все разбегается в несоизмеримость и исторический релятивизм; если же растянуть точку по ее глубине (в интервал), то разбежавшееся вновь сойдется (в один объект разных опытов); это в языке историка, а в истории вспыхнет новая сингулярность — развитие («малость» таких абсолютов). Этими граничными условиями и точками, пределами (Одно, вросшее во Многое, и Многое, скованное в Одно) очерченная монада должна браться на фоне (в том числе, и ненаблюдаемом) предметных последствий изменений, производимых человеческой деятельностью, неминуемо разлаживающих ситуации («возмущения» —> «исходное не равновесие», «неустойчивое противостояние»), целое в которых и восстанавливается снова гармонией, ведущей себя как форма (целое почти в аристотелевском смысле).
§ 17. В определенном плане эти формы могут быть эксплицированы как структуры сознания (предметные), то есть как особые вырезки в содержаниях, особое расположение последних. Физические реализации в мире активных предметных структур сознания, то есть в мире апперцепции субъекта, ее активной организации. Мы уже там, откуда к нам приходят, поступают определения наших состояний и наблюдаемые нами «факты», и мы там, во-первых, что-то нарушили и, во-вторых, как-то задали себя («другой мир» — это мир, среди объектов которого нет или неизвестен нам один объект — субъект с его движениями и перспективой и тем самым не выполняется закон: мы там, откуда… и так далее). Но дело в том, что реализации сознания необратимы и осознание затрачивает деятельность «квантами». Не разрушив структуру сознания, мы не можем вернуться (ср. мой «Кант). Мы не можем произвольно, усилием чистой мысли, без телесного события деструктурации вспомнить прошлое — так же как не можем подумать любое из будущего. Мы телом отгорожены и от прошлого и от будущего. И лишь строя новое тело, мы получаем свободу изменения (и снимаем себя с крючка прошлого, ибо прошлое вовсе не просто факты, а записи фактов вместе с не стираемым пониманием, а поэтому речь может идти лишь о физически сильном расшатывании и об образовании дыры для эмердженции нового сознательного опыта, но не о рассудочном, произвольном прохождении взад и вперед). Но только живое питает живое. Организмы живут друг другом, смертью или уходом один другого. Рождаемся, убив. Смерть форм высвобождает элементы. Но убиение есть зависимость, вернее, его необходимость есть зависимость. Исчезновение — условие появления. Иначе место занято. Вымершие формы (виды).
§ 18. Итак, мы телом, физически (то есть независимо от доброй воли и чистого усилия мысли) отгорожены от возможной информации и понимания. И в этом смысле последние в другом месте и в другом времени, с которыми у нас разрушены физические связи (или «сигнальные» взаимодействия), без структурации и синтеза времени мы не можем понимать. И историк знания или аналитик сознания должен иметь понятийную возможность именно так описывать процесс, иначе — мистика. Не случайно в унаследованной манере писания истории, где сам факт истории мысли парадоксален, интеллектуально непонятен и скандален (ибо если мысль — чистая воля понимания, оперирующая универсальной логикой и всеобще обозримыми содержательными аргументами, то почему же нельзя было тут же и обо всем договориться?), пришиваются два подправляющих бантика: зияющая пустота сознания, заглатывающая все новые и новые факты и укладывающая их в пирамиду по оси времени, или же «искажающие» (социальные и прочие) факторы. А уже простым переворачиванием этого получается культурно-исторический релятивизм (замкнутые цельные типы мышления) и антропологизм. Но реакция на глупость не всегда ум. Конкретно же в европейской культуре вырисовался просто нигилизм. Но эта «нечистая мысль» и есть научная мысль; никаких проблем внешних и внутренних, никакой социальной, культурной и так далее обусловленности.