А возможная мыслимость есть реализация изобретенной формы. То есть создание особой, самостоятельной реальности, организованной дополнением, усилением, уплотнением, независимой гомогенизацией, физическим укоренением телесных «органов» — в свете формы.
Изобретение формы и ее реализация есть бытийно- личностный эксперимент (чтобы не сказать «мысленный эксперимент»)[2].
В смысле вышесказанного познание есть область формотворчества. Оно додумывание уже мыслимого посредством изобретения и реализации формы, посредством совершенно материальной, предметной, «телесной» экспликации ее возможностей и неизбежных связок. (Но для этого прошлое надо освободить). Поэтому есть тела умные и глупые, есть тела обезумевшие и есть тела неудачные. Ср. с положением: только развитием мы можем извлечь то, что есть.
Формы, как монады-индивиды. Монады упорядочивают мир, то есть упорядочивают его своими рождениями — без предположенного уже наличного и предданного порядка. Должно происходить развитие (то есть телесно развернуться монада), чтобы предметные изменения и новые флуктуации, «возмущения» были интеллигибельны (то есть ими нужно овладеть телом, а для этого — избыточность и амплификация, совпадающая с созданием топоса, впервые позволяющем введение абстракции бесконечности или «эпистемологически далекого» и, тем самым, двуединства — как первичного факта человеческого интеллекта). Это заставляет предположить (и так рассматривать обыденно констатируемое «развитие», «эволюцию», «появление новых видов») процесс введения в «мир» через такие формы, через выполнение в них проработанных ими индивидуально-психических механизмов, строящих таким образом свое тело (структура глаза и его появление есть выполняемая зримость «мира»)[3]. В этом смысле высказывание «F = mа» не есть сообщение, передающее свое содержание в смысле человеческой проработки и воспроизводства данного познавательного состояния, воспроизводства и повторения предметной ситуации проявления изучаемых свойств и отношений, физических сущностей (одно дело — передача ситуации или «научного предмета» в моем смысле слова, то есть жизни в монаде, другое дело — передача только языковыми средствами, однозначными определениями понятий). Такого рода сообщения — побочный, вторичный (или в накрывающем аналитическом пространстве формулируемый) продукт первичной символической сознательной жизни и ее передачи, сохранения и воспроизводства в массе человеческого материала и его реактивных участии в потоке физических цепей, — жизни, где язык — это сеть=язык, содержащий общение, являющийся его «местом» (а не языком-средством общения), и где речь идет о непрестанном воссоздании себя, тебя, его и «мира» в некотором «месте», «у-топосе» (топос-то состоит из «текстов сознания»). Конструкция, без которой нет «я», мыслящего то, что оно мыслит, порождающая познавательный эффект (на стороне мыслящего). Не-рассудочная конструкция, в отличие от операционно-конструктивных образований в пространстве 3-х прилеганий (см. определение такого пространства в § 63). Она сама не обязательно должна пониматься (ни «автором», ни другими). Понимают ею, а не ее (создается видимость теории, «теоретической нагруженности», когда это выражаем). И она содержит бесконечные следствия. (Кстати, в отличие от культуры, происходит конструирование в бесконечном и безразмерном). Такая конструкция = возможная культура. Культура есть реализованная (и тем самым мерная, конечная) возможность и, следовательно, уже нечто иное. «Текст» картины есть текст картины; «текст» теории Ньютона не есть «текст» теории Ньютона; живое существо в произведении искусства содержится в рамках его зримой пространственной выделенности, научный же вклад или «научный предмет» — вне изложения. То есть научное произведение не совпадает с искусным предметом, с дискретным изделием. Поэтому и нет статуса «оригиналов».