Задумка была такова. Если батальон лучников башкирских должен справиться с полком штыковиков, то этот же батальон, вооружённый двумя пистолями двухствольными Doppelfauster, какие век назад у рейтар уже были, то можно и такую картину представить. Бежит на башкир два полка, оскалив зубы. Пруссаки, допустим. Их не жалко. Штыки сверкают, усы топорщатся, пруссаки же. Глаза блестят. Ура кричат. Или они чего другое кричали? Ладно не жалко, пусть «ура» кричат. Башкиры сначала выпускают три тысячи стрел. И пол один прикорнул, пригорюнившись. Но самые резвые и откормленный всё же добегают до флешей, за которыми стоят спешенные лучники. И тут триста человек делают четыре прицельных выстрела из своих двухзарядных Дупельфаустеров. Бабах. И около тысячи пруссаков создают непроходимый заслон для остальных штыковиков. А опосля башкиры достают очередные десять стрел и превращают остатки второго полка в ёжиков, ползающих по земле в поисках червячков. Найдут. В смысле черви их найдут.
А дальше. А дальше совсем весело. Пусть три полка бежало. Десять тысяч, если что, если полки огромные, как преображенский. Потеряв две трети состава и даже не добежав до позиций противных противников штыковики бегут назад. Страшно. Башкиры садятся на коня и у каждого копье есть. Хрясь и минус триста пруссаков и у каждого тяжёлая сабля есть, по существу — кривой меч. Хрясь и нету дивизии.
Ух. А чего бы не помечтать? Пусть будет попаданий меньше и стрелять из пистолетов хладнокровно в лицо врагу привыкнуть надо. Так это триста против дивизии. А если против Наполеона было двенадцать башкирских полков. Наверное, конный полк поменьше пехотного. Тысяча пусть. Двенадцать тысяч — это в сорок раз больше, чем триста. Сорок дивизий. Да у Буонопартия нет столько.
Пушки? Херня те пушки, что ядрами цельными стреляют, это только против каре хорошо пулять такими, скройся за флешами или просто ляг на землю и можно пушки не считать. Тупой перевод пороха дорогущего.
Событие восемнадцатое
Врагов всегда следует держать в неведении. Если они не до конца понимают, кто вы и чего хотите, они никогда не угадают, что вы сделаете дальше.
Доклады Государыня почти всегда слушала в присутствии Бирона и Остермана. Этот день ничем не отличался, кроме одного доклада. Поляки… Паны, сбившись в банду человек в сто, нападают на приграничные сёла и дворянские усадьбы севернее Киева. Уже десяток нападений. Часть людей убивают, дворян грабят, а крестьян угоняют к себе. И самое главное, что вывело окончательно из себя Анну Иоанновну дворянок насилуют, в том числе и девочек.
— Ваня! Нужно с этим покончить. Ты же министр обороны! Оборони людей. Нельзя спускать насилие маленьких девочек. — Топнула ногой в сапожке для верховой езды Анхен. После доклада они собирались с Государыней прокатиться на лошадках, что пригнали из Казани. Артемия Волынского лошадки. Вполне себе. Два вороных жеребца вполне на Дестриэ тянули. Настоящие высокие и мощные рыцарские кони. Брехт их уже на племя отобрал.
— Насколько радикально, радость моя?
— Как это? — поморщилась Анна Иоанновна.
— Можно взять десяток полков и дойти до Варшавы. Всех помещиков польских убить. Мужчин. Всех ксёндзов повесить. Всех крестьян угнать в Россию и раздать нашим дворянам или переселить их в южную Сибирь и на юг Урала. На реку Воронеж. Там везде землицы свободной море. После этого похода десять лет ни один поляк нашей границы не пересечёт.
— Понятно теперь мне слово «радикально». — Анна встала даже и до окна дошла. — А менее радикально.
— Очень сложно. Нужно ту банду ловить. А она всё время в разных местах нападает. От Киева и до Чернигова. К тому же, сдаётся мне, что это не одна банда, а несколько. Что всю границу штыками заслонить? Разоримся. И ничем хорошим не кончится. Только уведём войска и снова начнётся.
— А сам что предлагаешь? Ты же министр! — не то, чтобы вскипела императрица, но губы почти зло и уж точно решительно поджала.