“Andre, run for it,” Chris said. “You have time.”
Marek knew that was true. He could just make it. If he left now, the men couldn't raise the drawbridge before he had run across it and was out on the plain with the others. He knew they were out there, waiting for him. His friends. Waiting to go back.
— Андре, беги сюда! — взывал Крис. — Ты еще успеешь.
Марек знал, что это правда. Теперь он мог уйти: солдаты все равно не успели бы поднять мост прежде, чем он перейдет его, а после этого он окажется в открытом поле, вместе со своими друзьями. Он знал, что они там, что они ждут его. Его друзья. Ждут, чтобы вернуться обратно.
As he turned to go down the stairs, his glance fell on the old man, still cowering in the corner. Marek wondered what it must be like to live your entire life in this world. To live and love, constantly on the edge, with disease and starvation and death and killing. To be alive in this world.
Повернувшись, чтобы спуститься по лестнице, он краем глаза заметил скорчившегося в углу старика. «Что же это значит — провести всю жизнь в этом мире? — спросил он себя. Жить и любить, все время ходить по лезвию ножа, под угрозой болезней и голода, выбирая между смертью и убийством. Оставаться живым в этом мире...»
“Andre. Are you coming?”
“There's no time,” Marek said.
“Andre.”
He looked out on the plain and saw successive flashes of light. They were calling the machines. Getting ready to go.
— Андре. Ты идешь?
— Времени нет, — ответил Марек.
— Андре!
Он выглянул в окно и увидел на равнине равномерно мигающие вспышки света. Они вызвали машины. Они готовы в путь.
The machines were there. They were all standing on their platforms. Cold vapor was drifting from the bases, curling across the dark grass.
Kate said, “Andre, come on.”
В поле появились похожие на телефонные будки аппараты, стоявшие на опорных платформах. От станин растекался холодный пар, клубившийся в темной траве.
— Андре, иди скорее! — позвала Кейт.
There was a short silence. Then: “I'm not leaving,” Marek said. “I'm staying here.”
“Andre. You're not thinking right.”
“Yes, I am.”
Последовала секундная пауза.
— Я не поеду, — раздался в наушниках голос Марека. — Я остаюсь здесь.
— Андре, ты не прав.
— Я прав.
She said, “Are you serious?”
Kate looked at the Professor. He just nodded slowly.
“All his life, he's wanted this.”
Chris put the ceramic marker in the slot at his feet.
— Ты серьезно? — растерянно спросила Кейт.
Она посмотрела на Профессора Тот медленно кивнул.
— Он всю жизнь мечтал об этом.
Крис вставил керамический маркер в щель под ногами.
Marek watched from the window of the gatehouse.
“Hey, Andre.” It was Chris.
“See you, Chris.”
Марек глядел на них из окна кордегардии.
— Эй, Андре! — Это был Крис.
— Увидимся, Крис.
“Take care of yourself.”
“Andre.” It was Kate. “I don't know what to say.”
“Good-bye, Kate.”
— Береги себя.
— Андре. — Это была Кейт. — Я не знаю, что сказать.
— До свидания, Кейт.
Then he heard the Professor say: “Good-bye, Andre.”
“Good-bye,” Marek said.
Потом раздался голос Профессора:
— До свидания, Андре.
— До свидания, — ответил Марек.
Through his earpiece, he heard a recorded voice say, “Stand still—eyes open—deep breath—hold it... Now!”
On the plain, he saw a brilliant flash of blue light. Then there was another, and another, diminishing in intensity, until there was nothing more.
В его наушнике послышался механический голос:
— Стойте неподвижно... глаза открыты... глубокий вдох... задержать... Время!
Он увидел на равнине ярчайшую вспышку голубого света. Потом еще одну и еще. Вспышки становились все слабее, пока не прекратились вовсе.
Doniger strode back and forth across the darkened stage. In the auditorium, the three corporate executives sat silently, watching him.
Дониджер прошелся по затемненной сцене. Из кабинок, стоявших в глубине аудитории, за ним молча следили три президента крупных корпораций, которых он намеревался включить в совет директоров его компании.
“Sooner or later,” he said, “the artifice of entertainment—constant, ceaseless entertainment—will drive people to seek authenticity. Authenticity will be the buzzword of the twenty-first century. And what is authentic? Anything that is not controlled by corporations. Anything that is not devised and structured to make a profit. Anything that exists for its own sake, that assumes its own shape. And what is the most authentic of all? The past.
— Рано или поздно, — говорил он, — развлечения — постоянные, непрерывные развлечения — наскучат людям, и они пустятся на поиски подлинности. Подлинность станет ключевым словом двадцать первого столетия. А что есть подлинность? Нечто такое, что не было специально изобретено и создано для того, чтобы приносить прибыль. Нечто такое, чем не управляют корпорации. Нечто такое, что существует ради своей собственной пользы, что обладает своей собственной формой. А что является наиболее подлинным на свете? Прошлое.
“The past is a world that already existed before Disney and Murdoch and British Telecom and Nissan and Sony and IBM and all the other shapers of the present. The past was here before they were. The past rose and fell without their intrusion and molding. The past is real. It's authentic. And this will make the past unbelievably attractive. Because the past is the only alternative to the corporate present.
Прошлое — это мир, который существовал до Диснея, Мердока, «Бритиш телеком», «Ниссан», «Сони», «Ай-Би-Эм» и прочих властителей нашего времени. Прошлое существовало до их появления. Прошлое развивалось и сходило на нет без их вмешательства, без их шаблонов, без их торговли. Прошлое реально. Оно подлинно. И это сделает прошлое невероятно привлекательным. Именно поэтому я говорю, что будущее есть прошлое. Прошлое — это единственная реальная альтернатива общему для всех настоящему.