Драмой депрессии так или иначе были задеты все английские и американские фантасты, представленные в этом сборнике. Одни скитались с родителями из города в город, когда глава семьи искал и не мог найти работу, другие, родившиеся в многодетных семьях, даже побывали на грани голодной смерти… Отсюда в творчестве поколения, пережившего общенациональную трагедию, глубокая заинтересованность в общественных проблемах, напряженность чувства (соответственно сюжета) в произведениях и широчайший его диапазон, где ненависть, презрение к тем, кто в погоне за наживой и властью вверг Соединенные Штаты и может ввергнуть все человечество в катастрофу, переплетаются с искренней симпатией к угнетенным, где рядом любовь и сарказм, отчаяние и надежда — короче, то, что делает литературу литературой.
Но были и другие, более общие причины, породившие около середины нашего века не затухающий до сих пор массовый интерес к научной фантастике. В первую очередь это великие социальные сдвиги — Октябрьская революция и последовавшее за ней крушение мировой колониальной системы. Затем — растущая роль науки и техники, лавина открытий, изобретений, резко приблизивших будущее и постоянно меняющих — как правило, непредсказуемо — нашу жизнь. Этот гигантски увеличившийся размах человеческой деятельности на планете придает иную глубину, иные масштабы и нашему мышлению, вызывая желание проникнуть за грани нынешней реальности, к тем альтернативам, что обещают осуществиться завтра-послезавтра.
В годы депрессии Англия и Америка, наиболее развитые в промышленном отношении державы, первыми испытали на себе то непредсказуемое, что приносят успехи технологии. Именно непредсказуемое, ошеломляющее. А потому выходившие прежде, в 20-х годах, изящные томики сусальной беллетристики вызывали теперь у публики лишь горечь и раздражение. Единственное, к чему испытывал интерес массовый читатель, была научная фантастика. Тем, кто послабее, она позволяла на часок — другой забыться, уйти от пугающей реальности. Более сильные черпали в ней надежду, веру в то, что мир не застыл, что человек все преодолеет. Приостановившиеся было типографские станки пришли в движение, оттискивая все новые тетрадочки научно-фантастических журналов и недорогие, в мягкой обложке, на плохой бумаге книжечки.
Вот так в США в начале второй трети нашего века научная фантастика впервые стала литературой массового спроса. Дорогу к читателю торили одаренные фантасты, но довольно скоро этот жанр захватила и начала “разрабатывать” коммерческая фантастика — непритязательная мешанина из драконов, компьютеров, черной магии, звездолетов, рыцарских турниров и психоанализа, создатели которой, диктуя машинистке свои опусы, частенько не знают, чем закончится начатый ими абзац.
От времен Гернсбека и до нынешних дней коммерческая фантастика почти не изменилась. Год от года вбирает она в свой арсенал понятия и термины НТР да отштамповывает новые псевдонаучные словечки, создавая тем не менее атмосферу жесткой конкуренции, которая заставляет стоящего молодого автора отковывать, закалять свой талант.
Фантастику порой называют “литературой мечты”, “литературой о будущем”. Однако правильно ли это? Брэдбери однажды высказался в том духе, что фантастика связана лишь с настоящим и не имеет ничего общего с будущим, хотя способна на последнее влиять. Пожалуй, здесь и пролегает водораздел между унылой коммерческой фантастикой и блеском подлинного таланта. Настоящее художественное произведение создается не затем, чтобы показать силу писательского воображения — выдумать легко все что угодно, вплоть до человека, который “всосал самого себя внутрь”. — а для того, чтобы в фантастическом ключе, через художественный образ поделиться с читателем тем, что автор понял о Земле и о времени, в котором мы живем.
Важнейшее начало, объединяющее рассказы сборника, — их приобщенность к болям, надеждам и радостям нашей эпохи. В звездолете, на другой планете, на машине времени в прошлое либо будущее — все это про нас, повсюду предмет авторского интереса — современный человек в его отношениях с миром. Авторы озабочены не тем, чтобы рассказать о грядущих веках, — они советуются с нами, как жить сегодня обитателям Земли: в мегаполисах и маленьких провинциальных городах, на ферме и в деревне.
Вот небольшой рассказ Артура Порджесса о математике Саймоне Флэгге, вызвавшем дьявола. Всего лишь шутка, однако написан рассказ так, что мы видим как живого незадачливого посланца ада, когда, желая обсудить вариант решения теоремы, черт садится рядом с ученым и подтыкает под себя хвост. Мы даже думаем, что зря подоткнул, поскольку хвост твердый, с позвонками… С улыбкой перелистывая страницы, мы не можем не ощутить величие науки, перед которой спасовал даже всесильный дьявол, не можем не проникнуться уважением к длинной, исчезающей во тьме прошлого шеренге ученых, что, неустанно трудясь, складывали угнанное и понятое в некую драгоценную шкатулку, врученную нам.
Теме науки посвящен и рассказ Артура Кларка, видного английского ученого, председателя Британского астрономического общества, лауреата премии Калинги, дающейся за исключительные заслуги в распространении знаний. В его лучших произведениях понятия и формулы астрономии, физики, химии становятся сюжетообразующим началом, определяют судьбы героев, очеловечиваются, зовут к деятельности ума и рук. Читатель здесь прикоснется к пугающей и манящей тайне бесконечности материи, почувствует, что человечество лишь на пороге пути, озаряемого подвигами разума; что сегодня, в конце XX века, перед нами не тупик, а неохватный горизонт, зовущая даль.
А нужна ли нам тайна вообще?
Очень нужна! Потому что воспитательный эффект необъясненного поистине огромен. То, что понято, измерено, разложено по полочкам, — сухо и скучно, из него как бы вынута душа. Одним из залогов радости научного творчества как раз и является принципиальная непознаваемость мира. Именно это пробуждает энтузиазм, стремление, энергию исследователя. При объясненности массы окружающих феноменов, используемой человеком в практике бытия, непознанным остается главное: причина существования всего и вся. Она-то и заставляет настоящего ученого заниматься частностями — он ощущает их своего рода ступеньками, приближающими к важнейшему.
Нераскрытая тайна является центром многих включенных в сборник рассказов. Исподволь в “Стреле времени” Кларка наступает на Вселенную угрожающая ей энергетической смертью энтропия; угрюма, величава черная бездна космоса в “Специфике службы” Клиффорда Саймака; в мир отвлеченных математических идей, в непостижимую бесконечность уводят читателя загадочные четвертое и пятое измерения, описанные Мартином Гарднером в “Нульсторон-нем профессоре”; подходом к парадоксу времени выступает почти детективный рассказ “Лицо на фотографии” Джека Финнея, а тема рассказа писательницы Ле Гунн — невозможность оторваться от собственного “я”, чтобы постигнуть другое. И всему изображенному веришь, ибо после того, как принял первую и единственную фантастическую посылку автора, все остальное подчиняется строгой логике причин и следствий.
“Девять жизней” Урсулы Ле Гуин — одно из первых ее произведений. Подобно метеору ворвалась эта американская писательница в среду признанных мастеров научной фантастики и сразу заняла там почетное место, сумев ввести в жанр новый для него материал, прибавив к традиционно близким фантастике точным наукам еще и гуманитарные: этнографию, историю, социологию.
Если признать, что в фантастике есть “физики” и “лирики”, то последнее направление, бесспорно, возглавляет автор знаменитых “Марсианских хроник” Р.Брэдбери — не столько певец достижений, рожденных в лабораториях и конструкторских бюро США, сколько исследователь той части нашего внутреннего мира, куда расчеты и таблицы не имеют доступа. Вера — вот что движет его пером. Вера в высокое призвание человека, в его абсолютное будущее, в то, что самому устройству Вселенной свойственны любовь, доброта и честь. И наука, как ни бесстрастны ее формулы, имеет движителем именно нематериальные категории — веру и энтузиазм. Ибо продолжать трудиться и исследовать можно лишь до той поры, пока, как мы уже говорили, к этому есть страстный интерес, зависящий, в свою очередь, от желания стремиться к совершенству. Самые величественные подвиги знания вызваны в конечном счете сердцем. “Апрельское колдовство” и “Холодный ветер, теплый ветер” — о том трепетном, тонком и нежном, что есть в нашей душе, о нашей неотделимости не только от жизненной суеты, но от животных и растений, дождя и ветра, от всего огромного, что зовется мирозданием.