— Обломок скалы упал на ракету, — сказал Мартин, усаживаясь за стол и размахивая руками. — Правда, меня там не было. Я, понимаешь, приземлился и копался в угольной пыли, когда почувствовал, что все вокруг затряслось. Тогда я выбрался на участок вулканической породы, который присмотрел еще сверху. Так было надежнее и дальше от скал. И тут же увидел, как кусок планеты рухнул на мою ракету. Ну и зрелище! Вдруг мне пришло в голову, что запасные баллоны с кислородом остались в ракете, так что я нажал на кнопку тревоги. Но по радио связаться ни с кем не смог — во время землетрясений здесь всегда так бывает. Я так и не знал, получили ли вы мой сигнал. А вокруг все прыгало, и скалы разваливались на глазах. Летели камни, и пыль поднялась такая, что в метре ничего не видно. Я уже начал подумывать, чем буду дышать через пару часов, как увидел, что старик Оуэн кружит над траншеей в пыли и камнях, словно огромная, уродливая летучая мышь…
— Есть будешь? — спросил Пью.
— Конечно, буду. А как ты здесь пережил землетрясение, Каф? Все в порядке? Не такое уж и сильное было землетрясение, правда? Что показывал сейсмограф? Мне не повезло, что я оказался в самом эпицентре. По-моему, там были все пятнадцать баллов по шкале Рихтера, вся планета раскалывалась…
— Садись, — сказал Пью. — И ешь.
После того как Мартин поел, поток его слов иссяк. Он доплелся до койки, все еще стоявшей в том дальнем углу, куда он поставил ее, когда Пью стал жаловаться на его храп.
— Спокойной ночи, дырявый валлиец, — крикнул он.
— Спокойной ночи.
Мартин замолчал. Пью затемнил купол, убавил свет в лампе, пока она не стала гореть желтым светом свечи. Затем, не говоря ни слова, сел и погрузился в свои мысли.
Какое-то время ничто не нарушало тишину. Ее прервал голос Кафа.
— Я кончил расчеты.
Пью благодарно кивнул.
— Я получил сигнал Мартина, но не смог связаться ни с ним, ни с вами.
Сделав над собой усилие, Пью сказал:
— Мне не следовало улетать. У него еще оставалось кислорода на два часа даже с одним баллоном. Когда я помчался туда, он мог направиться домой. Так бы мы друг друга потеряли. Но я перепугался.
Вновь наступила тишина, нарушаемая лишь негромким храпом Мартина.
— Вы любите Мартина?
Пью зло взглянул на Кафа:
— Мартин мой друг. Мы работали вместе, и он хороший человек. — Он помолчал. Потом добавил: — Да, я его люблю. Почему ты об этом спрашиваешь?
Каф ничего не ответил, только посмотрел на Пью. Выражение его лица изменилось, словно он увидел что-то, чего раньше не замечал. И голос его изменился:
— Как вы можете… как вам…
Но Пью не сумел ему ответить.
— Не знаю, — сказал он. — В какой-то степени это дело привычки. Не знаю. Каждый из нас живет сам по себе. Что же делать, если не протянуть другому руку в темноте?
Странный, горячечный взгляд Кафа потух, словно сожженный собственной силой.
— Устал я, — сказал Пью. — Ну и жутко же было разыскивать его в черной пыли и грязи, когда в земле раскрывались и захлопывались жадные пасти… Пойду-ка спать. Корабль начнет передачу часов в шесть. Он встал и потянулся.
— Там клон, — сказал Каф. — Они везут сюда другую исследовательскую команду.
— Ну и что?
— Клон из двенадцати человек. Я их видел на “Пассерине”.
Каф сидел в желтом тусклом свете лампы и, казалось, видел сквозь свет то, чего он так боялся: новый клон, множественное “я”, к которому он не принадлежал. Потерянная фигурка из сломанного набора, фрагмент, не привыкший к одиночеству, не знающий даже, как можно отдавать свою любовь другому человеку. Теперь ему предстоит встретиться с абсолютом, с замкнутой системой клона из двенадцати близнецов. Слишком многое требовалось от бедолаги. Проходя мимо, Пью положил руку ему не плечо:
— Шеф не будет требовать, чтобы ты оставался здесь с клоном. Можешь вернуться домой. А может, раз уж ты космический разведчик, отправишься дальше с нами? Мы найдем тебе дело. Не спеши с ответом. Ты справишься.
Пью замолчал. Он стоял, расстегивая куртку, чуть сгорбившись от усталости. Каф посмотрел на него и увидел то, чего не видел раньше. Увидел его, Оуэна Пью, человека, протягивающего ему руку в темноте.
— Спокойной ночи, — пробормотал полусонный Пью, залезая в спальный мешок.
И он услышал, как после паузы Каф ответил ему, протянув руку сквозь темноту.
Ричард Матесон
Стальной человек
Из здания вокзала вышли двое, таща за собой покрытый брезентом предмет. Они поплелись по длинной платформе, остановились у одного из последних вагонов и, наклонившись, с трудом подняли предмет и установили его на вагонной площадке. Пот катился по их лицам, а мятые рубашки прилипли к мокрым спинам. Вдруг из-под брезента выскочило одно колесико и покатилось вниз по ступенькам. Тот, который был сзади, успел подхватить его и передал человеку в старом коричневом костюме, что был впереди.
— Спасибо, — сказал человек в коричневом костюме и положил колесико в карман пиджака.
Войдя в вагон, они покатили покрытый брезентом предмет по проходу между сиденьями. Поскольку одного из колесиков не хватало, тяжелый предмет все время кренился на одну сторону, и человеку в коричневом костюме — Келли — приходилось подпирать его плечом. Он тяжело дышал и время от времени слизывал крошечные капельки пота, которые тут же снова появлялись на верхней губе.
Добравшись до середины вагона, они втащили предмет между сиденьями; Келли просунул руку в прорезь чехла и начал искать нужную кнопку.
Предмет тяжело опустился в кресло около окна.
— О господи, как он скрипит! — вырвалось у Келли.
Его спутник, Поул, пожал печами и с глубоким вздохом сел в кресло.
— А ты что думал? — спросил он после минутного молчания.
Келли стащил с себя пиджак, бросил его на сиденье напротив и сел рядом с предметом.
— Ну что ж, как только нам заплатят, мы сразу купим для него все, что нужно, — сказал он и с беспокойством взглянул на предмет.
— Если нам удастся найти все, что нужно, — заметил Поул. Он сидел сгорбившись, худой как щепка — ключицы выпирали из-под рубахи, — и смотрел на Келли.
— А почему бы нет? — спросил Келли, вытирая лицо уже мокрым платком и засовывая его в карман.
— Потому что этого никто больше не производит, — ответил Поул с притворным терпением, словно ему десятки раз приходилось повторять одно и то же.
— Ну и идиоты, — прокомментировал Келли. Он стащил с головы шляпу и смахнул пот с лысины, обозначавшейся посреди его рыжей шевелюры. — Б-2 — их же везде еще полным-полно.
— Так уж и полным-полно, — сказал Поул, положив ногу на предмет.
— Убери ногу! — рявкнул Келли.
Поул с трудом опустил ногу вниз и вполголоса выругался. Келли вытер платком внутреннюю сторон\ шляпы, хотел надеть ее, но передумал и бросил на сиденье.
— Господи, какая жарища! — сказал он.
— Будет еще похлестче, — заметил Поул.
Напротив них, по другую сторону прохода, только что пришедший пассажир кряхтя поднял свой чемодан, положил на багажную полку и, тяжело отдуваясь, снял пиджак. Келли посмотрел на него, потом отвернулся.
— Ты думаешь, в Мэйнарде будет похлестче? — спросил он с беспокойством.
Поул кивнул. Келли с трудом проглотил слюну. У него внезапно пересохло горло.
— Надо было нам хватить еще по бутылочке пива, — сказал он.
Поул, не отвечая, смотрел в окно на колышущееся марево, которое поднималось от раскаленной бетонной платформы.
— Я уже выпил три бутылки, — продолжал Келли, — но пить хочется еще больше прежнего.
— Угу, — буркнул Поул.
— Как будто после Филли во рту не было маковой росинки, — сказал Келли.
— Угу, — снова буркнул Поул.
Келли замолчал, уставившись на Поула. Лицо Поула казалось особенно белым на фоне черных волос, у него были большие руки, намного больше, чем нужно для человека его сложения. Но это были золотые руки. “Да, Поул — один из лучших механиков, — подумал Келли, — один из самых лучших”.
— Ты думаешь, он выдержит? — спросил Келли.