— Эй! Как тебя там!..
Он оглянулся. Дело было в гостиничном буфете.
В углу за столиком стояла и смотрела на него глазами потерявшейся собачонки Лизавета — соседка по самолету.
Кроме бутылки мутно-желтого лимонада, в котором плавали какие-то белесые хлопья, перед ней на столе ничего не было.
Он подошел к ней.
— Привет! Как жизнь молодая?
— Лучше всех! — Она искренно, наверное, хотела, чтобы это сказалось и бесшабашно, и весело-независимо, а получилось совсем не так: чуть ли не с горестным всхлипом, жалобно и беспомощно.
— Оно и видно, что «лучше всех», — усмехнулся ДэПроклов, внутренне морщясь от брезгливого сочувствия и едко вспыхнувшей жалости к этому беспризорному пуделю.
Кучеряшки на давно не мытой и нечесанной голове свалялись, напоминали замызганную пыльную каракульчу. Платье, разорванное на плече-груди, было заколото булавкой. Под глазом голубел фингал — впрочем, вполне возможно, это была просто грязь от поплывшей ресничной краски.
— Не пей ты эту гадость, — посоветовал ДэПроклов и болтнул лимонадом. Студенистые блеклые амебы оживленно заплавали в бутылке.
Она смотрела на него ожидающе — тихо, с покорством, с нищенской надеждой — но, как ни странно, и с выражением жалкой дерзости, которое она изо всех сил пыталась обозначить на лице.
Неохотно преодолевая что-то в себе, он сказал:
— Эх, ты… матрена тимофевна! Пойдем! — кивнул головой на выход из буфета и пошел не оглядываясь.
Не очень-то ему хотелось связываться с ней, и ковыряясь ключом в замке, он, пожалуй, надеялся, что она не пошла следом за ним, гордо осталась наедине со своим прекрасным лимонадом. Но когда он распахнул дверь номера и оглянулся, — она стояла за спиной, тихонькая и виноватая. Бутылку с лимонадом она все же забрала с собой.
— Есть хочешь?
Она столб столбом стояла посреди номера, со слабоумной улыбочкой озиралась.
— Садись!
Он разложил на газете припасы: колбасу, бутерброды с рыбой, откупорил боржом.
Она молча присела, стала кушать осторожно, стараясь не торопиться. Было, однако, видно, что она очень голодна.
— Как ты тут оказалась?
Она поглядела на него, но ничего не сказала. Продолжала сосредоточенно жевать, запивая из горлышка бутылки.
Вдруг отворила уста:
— Тут у вас. Живут. То ли на четвертом, то ли на пятом. «На минуточку» — сказали. — Она рассмеялась внезапно вдруг осипшим, вполне проституточьим смешочком. — А у тебя выпить нету? Ты не думай, немножко…
— Эх, ты — дура-дура! — сказал ДэПроклов и налил ей немного бренди.
— Дура, — просто согласилась она и, корчясь лицом, выпила стакан.
— Горячую воду дали, — сказал ДэПроклов. — На полотенце, на шампунь! — Мыло — в ванной. Вымойся. А то похожа… черт знает на кого!
— Ой, спасибо! — она заулыбалась совсем вдруг по-девчоночьи, — я боялась попросить. Думала…
— А ты не думай. Просто иди и просто включай душ.
— А меня тут, знаешь, обокрали! — почти с веселием сообщила она, остановившись возле дверей ванны, и вдруг, стесненно, зябко подхихикнув, стала стаскивать через голову платье, тотчас застряв головой в вороте. На ней были только трусики. Полновесные круглые груди стояли курносым торчком. — Чемодан оставила дядечке посторожить, в комендатуре. Вернулась… — она, наконец, выпросталась из платья, прикрыла им голую грудь. — Ни дядечки, ни чемодана! — сказала бойко, а лицо ее сморщилось от готовности заплакать.
— Иди, иди! Ладно, — торопливо оборвал ее ДэПроклов. — Потом поговорим.
Он уже с трудом владел собой. Только брезгливость еще останавливала его.
Зашумела вода в ванной.
Он лег на кровать, закрыл глаза. Он знал, что не удержится.
Он попытался позвать Надю — она возникла, но, странное дело, возникла в сторонке, никак не вмешиваясь, ни осуждая, ни одобряя. Надя была сама по себе.
— Эй! Как тебя? — она высунула мокро-всклокоченную голову в приоткрытую дверь. Он подошел. — Ой! — хихикнула она, — не смотри, пожалуйста!
— Ах, ах! — хмыкнул он с издевкой. — Какая скромность!
— Я все с себя выстирала. Дай какую-нибудь рубашечку!
— Ну вот… — сказал он удовлетворенно и довольно. — Совсем другое дело! — когда она возникла, наконец, разрумянившаяся, чистенькая, причесанная, в голубенькой рубахе, высоко открывавшей ее стройненькие ножки.
— Ф-фу! — вздохнула она, облегченно и счастливо улыбаясь, подходя к нему совсем близко. — Спасибо тебе! Ты хочешь? — спросила просто.