Ну вот и все, Александр Борисович, что удалось за эти короткие деньки разузнать вашему покорному слуге. Если это вас устроит, я буду рад. А возникнут дополнительные вопросы, вы знаете, где меня найти. А засим разрешите откланяться, времени уже не осталось. Всего доброго коллегам…
Вот тебе и удача, господин Ловков. Теперь понятно, откуда неожиданно берутся огромные состояния, на которые покупаются шикарные дома и виллы на Средиземноморских курортах…
Ордынцев, значит… Что ж, такое под силу лишь Меркулову, если еще под силу, а самим там и близко нечего делать…
А что, если посмотреть с другой стороны, может быть, заслуженный генерал собирается завещать свою богатую коллекцию Историческому музею? Тогда кто ж его осудит, и за что?..
Но ведь было же и что-то, положившее начало капиталу полковника. Опять же картины… старые, старинные, темные… Хитра Зинаида Борисовна, и умна — красивый намек, с заранее спланированным результатом. Это ж надо придумать такое: заставить, по сути, делать обыск в доме, который уже стал чужим. И ведь новые хозяева не могли не знать про этот обыск. Значит, что же? И сами — участники аферы? Будут врать, что не знали? Ох, запутали они сами себя. Что ж, и на них есть суд. Кроме божьего…
Пора подбивать первые серьезные итоги, решил Турецкий… Они ж все-таки есть… несмотря ни на какие неожиданные препятствия.
Глава десятая
НОВОЕ УТОЧНЕНИЕ ПОЗИЦИЙ
С возрастом у Генриха, или, в миру, Гены, сына старинного друга Меркулова, стали все заметнее проявляться его кровные родовые особенности. Раскосинка устроилась в его темных глазах окончательно, сухое скуластое лицо приобрело более определенные восточные черты. Ну, как был однажды назван среди близких знакомых Чингис-ханом, так и стал им, в конце концов. С сильным и волевым выражением лица. Коренные изменения в жизни общества, пошатнувшие, а то и полностью разрушившие и устои, и человеческие отношения, когда-то крепкие и, казалось, нерушимые, Генриха словно не коснулись. Он как был сдержанно приветливым, таким и остался. А это ведь очень приятно бывает, когда ты через какое-то время встречаешься со старым знакомым так, будто расстались вчера, и продолжаешь прерванный на полуфразе разговор, именно в той интонации, в какой он оборвался накануне.
Вот такое ощущение испытал Александр Борисович, когда на полутемной лестничной площадке позвонил в знакомую, обитую прочным материалом дверь и, естественно, не услышал звонка, но через короткое время щелкнул замок, открыв темное пространство прихожей. И едва дверь сама закрылась за его спиной, вспыхнул свет, и Турецкий увидел перед собой хитрую ухмылку Чингис-хана. Нет, все-таки возраст на него не действовал…
В силу своих служебных обязанностей Генрих не мог общаться со своими знакомыми в компаниях, а если и появлялся на каких-то тусовках, то, очевидно, с определенной целью, и так же незаметно исчезал. Потому и встречи бывали редкими, не длинными и, главным образом, по проблемам, связанным с теми делами, которыми занимался Александр на протяжении практически всей своей жизни. Оттого и отношения оставались у них дружески деловыми.
— Привет, проходи, рассказывай… — Гена показал рукой в комнату, где у низкого журнального столика стояли друг напротив друга два глубоких и удобных кресла. А на столе стоял кофейник, из носика которого струился божественный аромат. А еще две приличные чашечки и блюдо с маленькими пирожными. Гена был сластена, и Турецкий разделял его вкус. Но только к этим пирожным, которые делал какой-то умелец, адресом которого Чингис-хан ни с кем не делился. А все эти крем-брюле или песочные со сладким маргарином внутри не переносил — не пища и не закуска.