У этой фразы — три смысла. Мне нравится четвёртый. Где «Аз» — я, Ванька. Так и работаем.
Мы не стали возвращаться к костру, сложили грязное да лишнее под кустиками — после заберём, и пошли по тёмной, неосвещаемой стороне гряды, вверх.
Ходить тихо по сухому сосновому ночному лесу… Я уже об этом… А мы — умные! Мы — по опушке, по травушке-муравушке, по лужку, который по-за грядой. А вот и прогалина сквозь сосёнки, а вон и монах искомый.
Тёмная, довольно высокая фигура, с капюшоном на голове, стоит на краю обрыва и неотрывно смотрит на наш лагерь.
Сволочи. Пасут паству. Подсматривают да подслушивают.
В лагере пьяные голоса с огромным воодушевлением заорали что-то из «срамных» песен. Фигура дёрнулась от выкрикиваемой православным воинством ненормативной и богохульственной лексики, что-то злобно забормотала, звякнула металлом.
Что у него за оружие? В правой руке какая-то длинная хрень… двуручный меч? Здоровенный. «Одна бутылка не звенит». Обо что ж он…? А теперь меч к сосне рядом прислонил… Какое ж у него ещё оружие?
Монах что-то делал двумя руками перед собой. То вскидывая голову и окидывая взглядом наши костры, то снова наклоняясь над своим… рукоделием. Потом, не отрывая взгляда от панорамы, протянул правую к мечу, а левую с каким-то… кинжал в широких ножнах? что-то метательное? рожок к автомату?! — к сумке, висевшей на перевязи через плечо на левом бедре.
Темно, он весь в чёрном, видно плохо, только со спины.
А, факеншит! Двум смертям — не бывать, а одной не миновать! Берём чудака!
Я сделал последний шаг и накинул на запястье монаха открытый наручник. Щелчок защёлкивания почти совпал с моим рывком: его правой — вниз и назад, его левой, ещё пытавшейся не глядя, сунуть эту… хрень в сумку на бедре — назад и вверх.
Монах ахнул от неожиданности, и тут же Сухан накинул ему через голову портянку. Жгут с вложенным камнем. Как новогородцы применяли — я же прилежный ученик!
Чудак рванулся, я вздёрнул вверх скованные за спиной его запястья, он согнулся, капюшон упал ему на глаза, я крутанул его в сторону, одновременно наступив на подол рясы. Монах рухнул в развороте на колени, воткнулся головой в песок, что-то светлое пролетело мимо меча у дерева и резко звякнуло. Меч свалился, упал на хвою, перекатился…
Таки-да. Я — идиот.
Слабое утешение: это — не новость. Слабое оправдание — темно. Можно отослать к общему правилу: «человек видит то, что он готов увидеть». Можно просто… послать.
Это — не двуручник. Это вообще — не меч.
Это посох. Высокий — почти в человеческий рост, с перекрестьем. Поскольку — крест. Поскольку монахи в наших краях — сплошь православные. В верхней трети изукрашен какими-то металлическими накладками. Вот об них и звякнуло.
«Обо что» — понятно. А чем?
Ну, это-то очевидно, это-то я догадался сразу, ещё до того, как сунул руку под пытающегося «встать на рога» служителя культа. Здоровенный крест. Светлый. Наверное — серебряный.
Хотя может быть и оловянный. Другие исключения по русской грамматике — «стеклянный, деревянный»… не, не уместны. Похожий крест я где-то недавно видел… Где-то… совсем недавно…
Я пытался вспомнить, пытался одновременно найти застёжку на длинной цепочке — или там её вообще нет? просто через голову надевается…? Монах вдруг резко взбесился, попытался вырваться. Нам с Суханом пришлось нажать, выбить ему упирающиеся в землю колени, сесть сверху, заставляя вытянуть ноги… Крест остался под телом «борца с умом». Пришлось снова лезть туда. Где-то он там под бок завалился…
«Борец» снова «вышел на татами». Беспощадный поединок. Исключительно — со своим умом: против двоих в такой позиции дёргаться… не умно.
И тут до меня дошло — что именно я держу в ладони и уже несколько мгновений автоматически пытаюсь проверить достоверность ощущений. Потому что…
Я — идиот.
Я это уже говорил? Совсем недавно? И что? Коли это правда — то она… от употребления «не смылится».
Вы следите за моей мыслью? Продолжайте, пожалуйста, за ней следить.
Потому что я сам… потому что мысли у меня… как тараканы от щелчка выключателем на общежитской кухне — россыпью во все стороны… Мне за мыслёй… даже за своей… — никак не уследить. Я слежу только за своей рукой. Поскольку в ней…
И как вы догадались?! Правильно! Ну что ещё может быть в руках у «лысого Ваньки»! Какой там прогресс?! Вы ещё скажите — «Золотой Ключик», «Рычаг Архимеда», «Таблица Менделеева»…
Фигня! У меня в руке, конечно же — бабьи сиськи!
Сиська. Одна. Поскольку другая рука у меня занята: выворачивает скованные запястья монаху на затылок.
Монаху?! Факеншит! Мне! Ежевечерне и ежеутренне! Бабу с монахом перепутал!
Так ведь можно и до гей-парада дойти… Ладно — посох от меча не смог отличить: бьют и тыкают и тем, и другим, но бабу…!
А может она… не вполне? Может, тут какие-то… редуцированые формы водятся? Или, там, переходные, промежуточные… То оно — куколка, то оно — бабочка. А между — кокон. В смысле — монах. Чего смеётесь?
Вокруг же — «Святая Русь»! Тут такое встретить можно…! Даже уже и вымершее. Опять же озеро это — из древнейших, из доледниковых. Лохнесское чудовище из озера Неро…
А по ночам оно вылезает, принимает обличье и идёт на охоту. В этот раз просто никак не могло решить: какой костюм одеть — мальчика или девочки… Оделось… монахой. Вампирюга оборотенистая…
Однако, по грамматике — баба получается.
Пришлось слазить и пощупать. Нет, все вполне каноническое. В смысле — две. Довольно мягкие, довольно обширные. В смысле — не диким лесным яблочком.
Уступил место на шее этого… этой… Ну, где сидел. Уступил Сухану. И задрал у… у этого — рясу. Пока первичных признаков не увижу…! Потому что по жизни бывают всякие… человеки с вариациями. Пока лично не удостоверюсь… Визуально, тактильно и… и проникновенно…
Ну и пылища! Да такими копытами землю копытить надо! В смысле — вспахивать и выкапывать! Борозды прокладывать! Канавы дренажные и рвы оборонительные!
При такой энергии… Я не понимаю! Почему на Руси ещё остались болота?! И Змиевы валы давно не обновляли!
А что делали в сходной ситуации наши старшие новгородские товарищи?
А они искали поленце. Подходящего размера и формы.
Нашёл. А привязать…? Первый раз вижу здесь нижнюю юбку на женщине. На мужчинах, кстати, тоже не доводилось. Режем её острым ножиком… как сало… режем-режем… на ленточки, скручиваем в жгутики… привязываем к лодыжкам…
Не попала, не попала…! У, копытное!
– Сухан, сними с неё крест, забери сумку, слезь.
Я уже упоминал о «встряхивании курицы»: переворачиваешь птичку вверх лапками, встряхиваешь… — всё, лежит — не шевелится. Женщина — не птица. Так и Болгария — не заграница!
Едва освободившаяся от «наездника» дама начала подниматься, как я ухватил палку, привязанную между её лодыжек, и дёрнул. А потом — перевернул… а потом — назад… а потом — снова… а встряхнуть и «пустить волну»…? а — посильнее?… а, в момент отрыва тела от почвы, сдвинуть в сторону?… так, чтобы животом — на сосновые корни? Как там брюшной пресс? Кубиками?… а головой — об древесный ствол… не сильно, но… есть ли в голове накаченные мышцы?
Понятно, что пилота истребителя подобными манипуляциями не смутить. Но где их тут взять? Я имею в виду — истребители.
Наконец, я устал. Устал и трясти, и смотреть. На всё это… смутно белеющее. С тёмным треугольником волос между раздвинутыми — с одной стороны, и округло-вздрагивающими — с другой. Поэтому, в очередной раз, приземлив её животом на сосновую корягу, ухватил за капюшон и дёрнул. Заглядывая ей в лицо и щёлкая «зиппой».
О! Ну них… нифигасе! На меня смотрела та самая «пляжная певунья»! Которая сегодня днём «струилась мёдом и патокой», выводя из Соломона:
– За-айди, за-а-айди-и… будем упива-аться… будем… до у-утра-а…