Интересно: у меня тоже такой же безумный взгляд? Как после тяжёлых наркотиков. Это даже не героин. Типа ЛСД? «Вкус победы» — называется.
Я выдернул свою. Постоянно мешающую, бесполезную саблю Зуба.
– На. Эта целая.
Мгновение Лазарь недоуменно разглядывал клинок. Потом кинулся мне на шею, беспорядочно размахивая своим обломком:
– Ваня! Ты — друг! Ура! Мы победили! Теперь их всех…! Ура!
Так, размахивая двумя клинками, он ринулся к обрыву, и, издавая победоносный клич в форме длинного «И-и-и…!», устремился вниз.
Перед нами была Ока.
Огромное светлое пространство, освещаемое косыми лучами встающего у нас за спиной ясного утреннего солнца. Простор низкого левобережья, поросшего густым лиственным лесом с проглядывающими кое-где оконцами озерков и проплешинками болот, был накрыт ещё тенью высокого правого берега.
Правее — распахнутая на десятки километров Волга. С низкими здесь берегами, с чуть шевелящимися от приречного ветерка ивами и берёзами. С десятками лодок на реке вдали, выше Окского устья, среди которых глаз сразу ухватил характерные очертания ушкуев, идущих с поднятыми прямыми парусами.
Слева, выше по Оке, значительно ближе к нам, тоже двигались лодки. Большой дугой они перегораживали реку. Дальний край дуги постепенно загибался, грозя окружить всё вражеское воинство, всё множество разномастных лодеек, в беспорядке лежащих по речному пляжу прямо под моими ногами.
По пляжу в разные стороны суетливо метались отдельные фигурки и группки людей. Некоторые подбегали к лодкам, стягивали их в воду, впрыгивали, и судорожно выгребая, пытались уйти вдоль берега вправо, в Волгу.
Густая толпа, в которой выделялись белые халаты гвардейцев эмира и разноцветные яркие одежды каких-то… ихних вятших, вдруг повалила из крепостицы с холма чуть слева. Они бурно вбивались в несколько больших лоханок барочного типа, стоявших в реке на якорях. С берега к ним вели сходни. На сходнях кого-то били и выкидывали в реку. Эвакуация белой армии из Новороссийска? Из Севастополя? — Похоже.
Жаль — нечем устроить им продолжения. Типа исхода Красной Армии и Флота из Таллина в 1941. Два дошедших транспортника из двадцати вышедших… Бомберов и подлодок — у меня тут нет. Хотя… если те ушкуи на Волге спать не будут…
Из крепостицы на холме вдруг густо повалил чёрный дым. Следом взметнулось хорошо видимое в тени берега высокое пламя. Жгут напоследок. Чтобы врагам, не досталось. «Варяг», однако.
Метрах в десяти от нас на край обрыва выскочила очередная группа супостатов, чего-то возопила и кинулась вниз. Очень быстро их спуск превратился в качение кубарем.
Следом выскочили пара парней из нашей хоругви. Ну что, «пехота — царица полей, болот и косогоров» — поехали? И мы тоже попрыгали вниз.
Всё-таки, если очень быстро перебирать ножками… и не спотыкаться об придурков по дороге… и ножны от этой дурацкой сабли держать на заднице… и иметь с детства кое-какой навык «овражной жизни»… то «кубарем» — не обязательно.
Мы с Суханом бежали очень быстро. Потому что с середины склона я увидел внизу… Там убивали Лазаря.
Два каких-то чудака с топорами энергично наступали на парня, а тот несколько неуверенно от них отмахивался. Преимущественно обломком своей сабли в правой. Иногда помогая моей саблей в левой.
Идиот! Я.
Мой прокол: надо было забрать у него обломок, так, чтобы он взял целый клинок в правильную руку. Не подумал. Видел же, что парнишка не в себе, а не сообразил.
Вообще, его нельзя было вниз пускать! Одурел я, отупел от всего этого… шума сражения и восторга победы.
Тут Лазарь рубанул левой по руке одного из противников, споткнулся и сел на задницу. А я заорал, громко и матерно как Иерихонская труба, потому что второй чудик — врубил топором Лазарю как раз в открытый левый бок.
И я на него сверху как коршун… и кубарем через голову… и стою я на коленях на этих, прости господи, оползневых массах у подножия обрыва… как Ункас в последнее мгновение своей последней могиканской жизни…
Очень похоже, потому что сволочь напротив — от моего ора топор упустил, вытащил ножик и собирается меня зарезать. Даже уже совсем собрался. Так это, с удовлетворённой злорадостной улыбкой на лице тычет меня клинком в грудь.
И задумывается.
Потому что не пробивается.
У него — не пробивается. А у меня — пробивается.
Аж по самые рога правого «огрызка». И, мать твою, доворачивается! Во всех трёх плоскостях. С расширением входного отверстия при использовании его в качестве выходного.
Юбку с разрезом — видел. Выход с разрезом… — сам сделал.
После чего — все падают. Он — от болевого шока и быстрой смерти, я — от «равновесие потерял».
Но полежать-отдохнуть мне не довелось. Рывком перевернули, морду от налипшего песка с кровью — отряхнуть не дали, сразу начали лапать. В смысле — хлопать по груди.
– Сухан, блин, не тряси, факеншит. Твой палец, мать его, мне как родной двадцать второй. Всё на месте, не дёргай.
Тут он отвлёкся, срубил какого-то чудака неопределённой национальности, которому не повезло свалиться со склона в радиусе действия его топоров, и стал осматриваться. Я — присоединился.
Только что лежало 4 почти мёртвых тела. Потом пришёл «зомби» и одно «почти мёртвое» встало и стоит. «Почти живое». Всего-то — один рывок и пара пощёчин.
Интересно: а если он ещё и пописает? «Мёртвая вода», говорят — лучшее лекарство от тяжёлых травм.
Пописать на Лазаря было бы очень полезно. Удар топора пришёлся вскользь, причём не по рёбрам, а по бедру — парень в последний момент инстинктивно пытался закрыться ногой.
Распорол на Лазаре штаны — наружного кровотечения нет, топор лёг плашмя, но… Похоже — кость раздроблена… Боли ещё не чувствует, но стоять не может…
Ё! Мать! Чудом успел пригнуться! Какая сука копья в меня кидает?!
А ты думал, Ванечка, ты один такой умный? Насчёт того, что выбивать «братьев милосердия» — очень увлекательное занятие?
Из устья спуска, шагах в двадцати от нас, начали вываливаться на берег группы разодранной туземной пехоты. Судя по «канотье» — мари. И нахрена вам было с устья Ветлуги лезть в устье Оки? За-ради красивых тряпок?
С другой стороны, у береговой стены торчали две испуганных мордашки парней из нашей хоругви. Они спускались за нами следом, но передумали. Прижались чуть выше к обрыву и сидят там на корточках. Как птенчики.
– Вы! Там! Сюда! Живо! Копья! Кафтан! Проколоть! Вдеть! Боярича… Осторож-ж-жно! Мать! Ремнями к носилкам примотать! Хватай задние концы! Сухан — передние. Мягче! Мать! Боярича — наверх. К богородице — там лекарь должен быть. Сухан, командуй! Вперёд! Я — следом!
Думаете — это из меня героизм попёр? Типа: ценой собственной жизни прикрывая отход боевых товарищей, спасая раненного командира… А что — похоже? Ну, извините.
Всё просто и очевидно: от парней толку в бою… немного. Сухан — единственный по настоящему здоровый мужик, который сможет вылезти наверх с грузом. Если даже ребятишки отвалятся — он и один вытащит. А то и ребятишек вытянет за компанию. Он же такой трактор… Я ж знаю! Я ж сам его тренировал!
Было бы во мне мощи побольше — сам бы, в первых рядах… А убираться отсюда надо быстро. Потому что из устья того, что позднее назовут Похвалихинский съезд, валит вражья пехота. И густеет на глазах. А подняться по тому месту, откуда мы свалились… Нет, с носилками не получится. Тогда убираемся вперёд, там должен быть ещё… Как же его… А, Почтовый съезд. Там и поднимемся. Если сзади не догонят и не… не зарежут.
– Сухан! Топоры — за пояс, концы — в руки! Вперёд! Я прикрываю.
– Нет.
– Я тебе, зомбятина ходячая, покажу «нет»! Шкуру спущу! Бегом! Стоять!
Понимаю: его душа у меня в пальце, палец на шее. Голову мою срубят, костяшку заберут, его душа в чужие руки попадёт. Нехорошо.