Они-то живы, а ты — ходячий мертвец. И у тебя нет ни живой веры, ни живой надежды, ни живой любви. Как мертвец ты вступаешь в СС или вермахт. Как мертвец убиваешь не только комиссаров, но и воинов, отражающих атаки иноземного поработителя. Как мертвец проводишь карательные операции против своего же мирного населения.
Кстати, негодяй по фамилии Просвирнин, называющий 22 июня 1941 года «днем отмщения», это всё прекрасно понимает. И потому пишет в своей поганой статье, что «скалившаяся предыдущие 20 лет советская сволочь ощутила на своем горле холодные костлявые пальцы. Русские пальцы»[1].
Чувствуете, о чем говорит мерзавец? О холодных костлявых пальцах — то есть о пальцах белогвардейско-нацистских мертвецов, так ведь? Каких мертвецов? Живых. Почему же они мертвецы? Потому что потеряли веру, надежду и любовь к своему Отечеству.
Я навязываю автору чуждую ему мысль? Полно! Несколькими строками ниже, в той же статье, автор пишет: «Через 50 лет русский мертвец наконец додавит горло красного ублюдка, додушив перепуганного выблядка»[2]. Так кто же называет господ, пошедших в услужение Гитлеру, мертвецами? Мы, для кого они являются непримиримыми врагами? Нет, они же сами! Как говорят в таких случаях: «Вы сказали, и мы услышали».
Меня часто спрашивают, зачем вообще нужна политическая метафизика? Да и возможна ли она в XXI столетии, когда, казалось бы, вопрос о сверхчувственном вообще снят с повестки дня? Не хочу подробно говорить об этом в своем вступлении к не вполне обычной политической монографии. А вкратце сказать обязан.
Только победительная политическая метафизика возвращает (или сохраняет) метафизическую перцепцию. То есть способность отделить подлинность от подделки, героя от назначенца. Только победительная политическая метафизика позволяет в условиях поражения обрести не выдуманную, а настоящую честь. И, наконец, только такая метафизика позволяет различать живое и мертвое. Или точнее, обнаруживать мертвое в живом. И принимать вызов, бросаемый живыми мертвецами. Понимая при этом, что живые мертвецы Россию полюбить не могут. Что вся сила России в том, что она жива вопреки всему. Да, она живет очень странной и почти что призрачной жизнью. Но ведь живет!
А вот живет ли Дания в 2014 году? Та Дания, про которую за столетия до этого пророчески было сказано: «Какая-то в державе датской гниль»?
Живет ли Европа в 2014 году? Конечно, я понимаю, что многие европейцы являются вполне себе живыми людьми. И я знаю этих людей, уважаю их. Но живет ли континент и входящие в него страны?
И что лучше — призрачная, изуродованная, но живая жизнь нынешнего моего Отечества или та «смерть вживе», которая уже возобладала на Западе? И под диктовку которой творятся там чудовищные дела — и ювенальные, и иные.
Но не был ли нацизм первым натиском на Европу этой самой «смерти вживе»? И не ее ли притягательный запах уловили русские мертвецы — эмигранты? Не ей ли поклонялись и поклоняются? Не к ней ли тянутся сейчас на Украине тамошние бандеровцы и их приспешники? И не воюем ли мы в очередной раз по принципу «живое против «мертвого вживе»? Да, в очередной раз, потому что, в каком-то смысле — если верить в данный метафизический расклад — мы именно так уже и воевали с 1941 по 1945 годы. Живые — против живых мертвецов.
«Тотенкопф» (дивизия СС «Мертвая голова») в нацистской Германии… Возглас: «jViva la muerte!» («Да, здравствует смерть!») в нацистской Испании… И так далее.
Однажды Сталин написал по поводу произведения Горького «Девушка и смерть»: «Эта штука посильнее, чем «Фауст» Гёте. Любовь побеждает смерть».
Наша блудливая интеллигенция сознательно превратила осмысленный текст Сталина в нечто всяческого смысла лишенное. Для этого она «всего лишь» (тут главное, что «всего лишь») искромсала его высказывание, утаивая последнее предложение. Интеллигенция, воюя со Сталиным, и отнюдь не только с ним одним, обманула общество и убедила его в том, что для Сталина великий гётевский «Фауст» является произведением менее значимым с художественной точки зрения, чем горьковская поэзия. Притом, что поэзия Горького гораздо ниже по художественному уровню, чем его проза.
На самом деле, Сталин предлагал не эстетическое, а метафизическое сопоставление. Он уловил в «Фаусте» Гёте нечто, отдающее той самой «мертвечиной вживе», которую мы обсуждаем. Но разве он один это уловил? А разве Томас Манн, восхищавшийся Гёте, не уловил того же самого?
Кто является и поныне настоящим героем из народа, наиболее емко вобравшим в себя весь героический дух Великой Отечественной войны? Конечно же, Василий Теркин.
1
Просвирнин Е. «22 июня — День Отмщения»: разбор самого скандального текста «Спутника и Погрома» //Сайт «Спутник и Погром», 24.05.2014.http://sputnikipogrom.com/history/12853/the-beast-is-alive-again